Сыщик-убийца

Особенно она любила «La Muette de Porticci», напоминавшую ей о трогательной и несчастной любви Сигизмунда де Латур-Водье, герцога и пэра Франции, и несчастной дочери полковника Дерие.

В своем тихом безумии Эстер часто напевала мотивы из творения Обера.

Если она раздражалась, госпожа Амадис легко успокаивала ее, напевая фальшивым голосом арию этой знаменитой оперы. Поэтому вдова поставщика возила Эстер на все ее представления.

Во время спектакля Эстер жила в каком-то экстазе. Она жадно слушала музыку с неизъяснимым волнением и, казалось, переживала счастливые часы исчезнувшего прошлого.

В день допроса Рене Мулена была удушливая жара, и воздух, насыщенный электричеством, предвещал грозу.

Все это имело на Эстер дурное, но и неизбежное влияние.

С утра она была необыкновенно раздражительна. Ее губы шептали несвязные речи, среди которых часто повторялись слова: Сигизмунд… Брюнуа… Сын мой…

Госпожа Амадис не пугалась этого, но ей хотелось бы успокоить необычайное возбуждение Эстер, и, естественно, ей пришла в голову мысль о музыке.

«Вот было бы хорошо, если бы сегодня давали ее любимую оперу! — подумала она. — Это было бы отличным лекарством».

Она взяла газету и взглянула на репертуар. Давали «Роберта-Дьявола».

«Ну, это не годится для Эстер, — подумала почтенная дама. — Монахини, дьявол со своей свитой, кладбище, и меня даже страх разбирает… Да и понятно!»

Госпожа Амадис начала петь самым фальшивым голосом:

Roi des enfers, c'est moi gui vous appelle…
C'est, moi…
Moi damne comrae vous…

«Нет!… нет!… Это вовсе не весело!… А есть и еще страшнее:

Nonnes, m'enctendez vous?
Nonnes, relevez vous!…

Брр!… Мороз по коже продирает… Решительно, это не годится, по крайней мере для Эстер. Я пошла бы, если бы бедная крошка была спокойнее. Я обожаю «Роберта-Дьявола»! Ну, да мы увидим вечером. Я велю подавать раньше обедать и поеду в половине восьмого, чтобы поспеть к началу».

С этими словами госпожа Амадис пошла в комнату Эстер и нашла ее занятую перелистыванием какого-то иллюстрированного романа.

Безумная не читала, а только проглядывала гравюры с наивным любопытством ребенка.

Госпожа Амадис подошла и положила руку ей на плечо. Эстер быстро обернулась с раздраженным видом, но тотчас же узнала ее, и губы сложились в улыбку без всякого выражения.

— Ну что, как себя чувствует моя маленькая герцогиня? — спросила старуха.

В разговорах наедине она любила давать Эстер титул, на который та имела полное право: это приятно щекотало ее самолюбие.

Эстер не отвечала ни словом, ни жестом. Она, казалось, не поняла, а на самом деле — даже не слышала.

Все ее внимание, все ее мысли были заняты гравюрой, попавшейся ей на глаза. Все тело бедной безумной конвульсивно вздрагивало.

«Что там такое?» — подумала госпожа Амадис.

— Покажи мне, крошка, — сказала она, — покажи своему другу, что у тебя там.

Эстер, не спуская глаз с гравюры, лепетала несвязные слова. Ее пальцы судорожно сжимались, брови хмурились. Видно было, что в ее мозгу происходила сильная работа. Она, казалось, пыталась что-то припомнить.

— Ах! Боже мой! — вскричала госпожа Амадис, увидев наконец гравюру. — Вот точно нарочно нарисовано! Все как есть! Брр! Мне и теперь даже страшно!

И почтенная матрона задрожала, как Эстер. На гравюре была внутренность спальни.

Около постели в беспорядке лежали на полу опрокинутая колыбель и маленький ребенок. Тут же молодая женщина, полуобнаженная, боролась с человеком со зловещим выражением лица, который старался схватить ребенка. В углу лежала без чувств другая женщина, уже немолодая и толстая.

Это напоминало поразительным образом страшный эпизод, следствием которого было безумие Эстер.

— Плохо дело! — прошептала вдова поставщика. — Эта проклятая картинка ее поразила. Она теперь припоминает, хотя и не знает, наверное, что… Я предвижу припадок! Черт бы побрал эту несчастную книгу!

Она хотела было отнять книгу, но Эстер отстранила ее руку тихо, но твердо.

— Брюнуа… — сказала она глухим, монотонным голосом. — Вы знаете Брюнуа… Вилла… Убийцы… Они идут… Берегитесь… Мое дитя!… Спасите мое дитя!

Она разорвала наконец страницу, бросила книгу на пол и начала метаться по комнате, повторяя без отдыха:

— Брюнуа… Брюнуа… Убийцы…

По временам она останавливалась, глаза ее загорались, и она, казалось, готовилась начать воображаемую борьбу с призраками.

Госпожа Амадис с печалью и беспокойством следила за этой горестной сценой.

— Какое несчастье! — шептала она. — Когда это кончится?

У Эстер давно уже не было такого сильного припадка.

Вдруг безумная остановилась, опустила голову, и на бледных губах ее мелькнула слабая улыбка. Она начала петь так тихо, что госпожа Амадис едва могла расслышать арию из «La Muette de Porticci»:

Amis, la matin'ee est belle,
Sur le rivage assembeons nous…

Так началось безумие Эстер, и почти всегда так кончались ее припадки.

Госпожа Амадис вздохнула с облегчением.