Сыновья Ананси

– Я сейчас временно не у дел, – начал он. – Но вообще-то я певец. Пою. Вот как вы.

– Как я? И что же ты поешь?

Толстяк Чарли сглотнул.

– А что вы играете?

Она повернулась к его соседям по столу.

– Как думаете, уговорим мы его спеть для нас? – спросила она, размахивая микрофоном.

– Эээ, не думаю. Нет. Безуславно, об этом не может быть и речи, – сказал Грэм Коутс.

Дейзи пожала плечами, не отрывая рук от стола.

Женщина в красном платье повернулась к залу.

– А что думают остальные? – спросила она.

Раздались редкие хлопки отдыхающих и более активные – обслуживающего персонала.

– Спой нам что-нибудь! – крикнул бармен.

Певица склонилась к Толстяку Чарли и, прикрыв рукой микрофон, сказала:

– Лучше какую-нибудь из тех, что ребята знают.

– Они знают «Under the Boardwalk»? – спросил Толстяк Чарли, и она кивнула, объявила следующий номер и передала ему микрофон.

Группа начала играть. Певица провела Толстяка Чарли к маленькой сцене. Сердце бешено колотилось в груди.

Толстяк Чарли начал петь, и все стали его слушать.

Все, чего он хотел, – это выиграть немного времени, но стеснения он при этом не чувствовал. Никто в него ничего не швырял. В голове хватало места, чтобы думать. Он видел, что делает каждый в этом зале: туристы, обслуга, люди у барной стойки. Он мог видеть все: например, бармена, готовящего коктейль, и старушку, которая в дальнем углу зала заливала кофе в огромную пластиковую чашку. Он все еще был перепуган и разозлен, но он собрал и ужас, и злобу и передал их песне, и из них получилась песня о неге и любви. А пока пел, он размышлял.

«Что бы сделал Паук? – думал Толстяк Чарли. – Что бы сделал папа?»

– «Под променадом, – пел он, – мы будем любить друг друга»…

Певица в красном платье улыбалась, щелкала пальцами и двигалась в такт музыке. Она склонилась к микрофону клавишника и начала подпевать.

А я ведь и правда пою перед публикой, подумал Толстяк Чарли. Вот же, блин.

Он не отрывал глаз от Грэма Коутса.

На последнем припеве он принялся хлопать в ладони над головой, и вскоре весь зал хлопал вместе с ним: гости, официанты, повара, все, кроме Грэма Коутса, чьи руки были под скатертью, и Дейзи, чьи руки плашмя лежали на столе. Дейзи смотрела на него так, словно он был не просто буйно помешанным, но при этом еще и со странной манией демонстрировать это на людях.

Публика хлопала, Толстяк Чарли улыбался и пел, и пока пел, он знал, без тени сомнения, что все наладится. Все будет хорошо с ним, с Пауком, Дейзи и Рози, где бы та ни была. Он знал, что собирается сделать: это было глупо и ни на что не похоже, так поступил бы идиот, но это сработает. И на последних нотах затихающей песни он сказал:

– За моим столиком сидит девушка. Ее зовут Дейзи Дэй. Она тоже из Англии. Дейзи, ты можешь помахать остальным?

Дейзи наградила его неприязненным взглядом, но оторвала руку от стола и помахала.

– Я хочу ей кое-что сказать. Она не знает, что я собираюсь ей сказать.

Если это не сработает, прошептал голос в его голове, ей конец, ты в курсе?

– Но давайте надеяться, что она скажет «да». Дейзи! Ты выйдешь за меня?

В зале воцарилась тишина. Толстяк Чарли смотрел на Дейзи, надеясь, что она поймет и подыграет.

Дейзи молча кивнула.

Гости зааплодировали. Вот это было шоу! Певица, метрдотель и несколько официанток подошли к столику и вытянули Дейзи в центр зала. Они подвели ее к Толстяку Чарли, а когда группа заиграла «I Just Called To Say I Love You», он ее обнял.

– У тебя есть для нее кольцо? – спросила певица.

Он сунул руку в карман.

– Вот, – сказал он Дейзи. – Это тебе.

Толстяк Чарли обнял ее и поцеловал. Если кто-то собирается стрелять, подумал Толстяк Чарли, он сделает это прямо сейчас. Они поцеловались, и окружающие жали ему руку и хлопали его по плечу – а один человек, утверждавший, что приехал на музыкальный фестиваль, всучил Толстяку Чарли свою визитку – и Дейзи держала лайм, который он ей только что подарил, и лицо у нее было более чем странное. Когда Толстяк Чарли оглянулся на столик, за которым они сидели, Грэма Коутса там уже не было.

Глава 13 которая кое-кому принесет несчастье

Птицы вели себя очень беспокойно. Они каркали, кричали и щебетали с вершин деревьев. Начинается, подумал Паук, и выругался. Он выжат, досуха. Ничего в нем не осталось. Только усталость и изнеможение.

Он думал о том, каково это, когда тебя, лежачего, пожирают. В целом, решил он, мерзкий способ умереть. Он не был уверен даже в том, что смог бы отрастить себе печень, но в любом случае, его преследователь на одной печени не остановится, в этом у Паука не было никаких сомнений.

Он попытался вывернуть шест. Досчитал до трех, а потом – так сильно и старательно, как только мог, – дернул обе руки на себя, чтобы, натянув веревку, выдернуть шест. Затем досчитал до трех и сделал это еще раз.

С тем же успехом он мог бы перетягивать через дорогу гору. Раз, два, три… взяли! И еще. И еще.

Скоро ли придет зверь, размышлял он.