Сын Солнца

В общем, народу много. А города — в основном дерево. Весь мир скрипит, дымит и покряхтывает. Серебряный Лист сначала не понял, почему в Ньорде нет улиц в привычном смысле слова — длинных, прямых, широких. Одни переулки да тупики. Каждый городил свой двор как хотел. То забор выступал вперед, то вдруг резко утапливался в глубину. Деревянная мостовая петляла, подчиняясь хитрым изгибам «пьяной улицы». Но когда задули ветры с залива, беглец сразу оценил достоинства подобной планировки. Свернул за угол и избавился от пробирающего до костей сквозняка.

Жить можно. Тепло, сухо и с едой не голодно.

— Не пропадем, — заключил Торкиль. — Даже в тюрьме ячменной кашей не обнесут. Такой уж у них закон: кто мало ест, тот несчастный, а несчастные — плохие работники.

Судья приговорил их к четырем месяцам каторги на рытье канав и укладке новой мостовой. Работа тяжелая, но местные не звери. Кормили сносно, правда спать давали мало. Дни становились короткими. Только глаза продрал, умылся, подолбил лопатой мерзлую землю, глядишь — снова пора спать. Лежи, думай, а стоило ли вообще просыпаться?

«Интересно, когда солнце перестанет приходить, гиперборейцы впадут в спячку?» — размышлял Серебряный Лист. Поговаривали, что до этого остались считанные дни. Бывшему гребцу как-то не верилось: есть, есть свет, а потом вдруг раз — и нету. Его продолжало тянуть в бега. Торкиль чуть не выл от тоски. Вместе они сколотили шайку человек в тридцать из такого же сброда, который жители собрали ковыряться в земле.

План побега Серебряный Лист продумал до мелочей. Он сумел выдолбить неглубокую яму под бревенчатым настилом мостовой и спрятаться там, когда остальных вечером погнали обратно в тюрьму. Сопровождение было, на его взгляд, плевое. Ньорд — не столица, не крепость, так, городок из нескольких крепко сросшихся между собой сел, даром что больших. В нем ни достойных укреплений, ни воинов. Стража из местных в костяных шлемах и с палками, которые кажутся им копьями. Дежурят по жребию, арестантов толком не считают, потому как счет у них по пальцам. Все, что больше пяти, — много.

Словом, он сумел спрятаться. Ведь уже стемнело. Ночь гуляла по улицам как у себя дома. Выбравшись из убежища, Серебряный Лист пошел вдоль бревенчатых стен. Если гипербореец брался строить забор, то уж это был всем заборам забор — высокий частокол, за которым еще и надрывались от лая цепные псы. Здесь не любили, чтоб чужой не то что лез — ненароком заглядывал во двор. Пригласят — увидишь, а нет, так и иди себе стороной.

Серебряный Лист благополучно миновал рыночные ряды, серые склады с низкими крышами из березовой дранки и вышел к земляному валу. Мимо него кружным путем, казалось, безопаснее пробраться к тюрьме на другом конце города.

Валы тянулись, охватывая Ньорд полукольцом с юго-востока и прижимая его к заливу, который и сам по себе представлялся жителям хорошей защитой. По гребню не гуляли караульные. Хотя ворота внизу были заперты и даже для верности приперты дрынами, часовых возле них не наблюдалось. Было видно, что в глубине страны гиперборейцы привыкли жить не таясь и не ожидая нападения врага.

«Непуганый край! — поразился про себе беглец. — У нас бы никому в голову не пришло…» Но во-первых, он не знал, где это «у нас». А во-вторых, ни одному из местных «в голову не пришло бы» соваться за городские стены поздней осенью, когда внезапно налетающий шквальный ветер валит с ног, а волки рыщут по окраинам, как собаки на помойке.

Перед беглецом лежал пустырь, уже заметенный снегом. Это был первый, несерьезный по здешним понятиям снег. Всего локтя полтора, не выше. Настоящие сугробы — в человеческий рост — лягут только после третьей-четвертой метели… Но если учесть, что Серебряный Лист в жизни не видел ни пурги, ни бурана, то нетрудно понять его замешательство. Он сел на корточки и не без опаски потрогал пальцами снег. Сначала беглец не понял своих ощущений: холодно, мокро — а потом вдруг так зло и колко, что хочется ругаться и трясти рукой.

С ногами было еще хуже. Опорки, в которых он научился ходить уже здесь, в Ньорде, наматывая на ноги всякую ветошь, промокли. Аж ступни драло. В отдалении маячило здание тюрьмы. Беглец побрел к нему. Никем не замеченный, он, подобрался к бараку, снял двух охранников — их только двое и было. Не стоило даже убивать этих битюгов — не за что. Обращались сносно. Почти не били.

Не без труда подняв тяжеленный брус задвижки, Серебряный Лист отворил двери. Внутри все уже легли спать. Вернее, делали вид, что легли. Кому надо, ждали. Он засвистел. Торкиль вывел «своих». Их дорога лежала в порт, остальные могли идти куда хотят. Новый атаман энергично помахал рукой: мол, проваливайте! По пути он не позволил вломиться ни в один двор. «Нас слишком мало. Снова посадят под замок. Небольшую деревню мы еще возьмем, а город возьмет нас!» Его послушались. Его вообще всегда слушались, точно он имел право командовать. Может, дело в привычке?