Сын Олонга

И каждый гость, вынимая трубку из рта, выкрикивал имя:

— Таш — камень.

— Ирка — самец.

— Акчи — деньги.

— Алтын — золото.

— Мултук — ружье.

— Сыры-башту — желтая голова.

И когда кто-то сказал: «Кайрал» [25], радостно закричала мать:

— Пусть будет имя «Кайрал».

Старик, как сыч, прокричал над ребенком:

— Кайрал!

Все хором повторили:

— Кайрал!

Второй ребенок был слабый, болезненный. Взял его старик на руки, закачал седеющей головой:

— Худой родился, костлявый. Задушат злые духи, имя надо плохое.

Чем хуже имя, тем больше боятся злые духи ребенка.

Один за другим начали выкрикивать:

— Чочко — свинья.

— Коровий помет.

Много ругательств перебрали гости, старик над костром поет песню лесам, горам, богам, давшим счастье роду.

Ребенок плачет. Значит не подходит имя. Неожиданно завизжала собака: ей кто-то наступил на заднюю лапу.

Задохнувшись в плаче и дыме, замолк детский голос.

— Иткоден! (Собачий зад!) — выкрикнули из толпы.

— Ит-ко-о-ден! — растягивая кричал старик.

Гости, выскакивая из аила, стреляли из ружей, отгоняя злых духов…

Богатые подарки — лучших жеребцов — увезли те, кто назвал имена сыновей.

Кончились зимние месяцы, и каждый день мать стояла у подвешенной берестяной корзинки и любовалась сыновьями. В конце весеннего месяца, когда день прибывает на восемь арканов, от молока, пахнущего зеленью сорных трав, заболел Кайрал. Лечила Тохтыш Кайрала, прикладывая к животу кусок горячей, пропитанной конским потом, кошмы, давала пить кровь застреленного беркута. Но все хуже и хуже было Кайралу. Послала Тохтыш весть шаману на вершину Башкаус. Через двое суток приехал старый, великий Чодон, отец шаманов и друг богов Хана-Алтая. Выкурил трубку. Взглянул хищно на Кайрала, подошел к огню и, наклоняясь над пламенем, забормотал. Долго качался старый зловещий шаман, а Тохтыш, сидя на седле у входа, баюкала Иткодена.

Недоброе слово сказал шаман:

— Злой Эрлик ест Кайрала. Надо больше жертвы для откупа.

От весенних медовых трав уже начали жирно доиться коровы. Три дня на двух кострах в четырех казанах гнали араку. Снова бежала весть по урочищам:

— В аиле Олонга камлание. Приехал Чодон, друг богов Хана-Алтая.

Съехались гости, и вечером в аиле ярко запылал костер; направо садились женщины, налево мужчины, ближе к огню расположились ребятишки. Над огнем сушили бубен, а шаман, безучастно чавкая землистыми щеками, сосал трубку. Сохла кожа на бубне. Звуки крепче и звонче. Кривоногая старуха подбросила в огонь смолевых щеп. Вспыхнуло пламя. Прекратились шутки и смех. Вытянулись торжественно лица. Ребятишки припали к костру.

Глаза окружающих сверлили дремавшего шамана, который должен лететь к Эрлику — главе злых духов, живущему в «нутре», где топится земля. Послышался звон колокольчиков и бубенчиков. Шаман надевал шубу. Надев разукрашенную оленью шубу, шаман подвинул причудливую шапку, сделанную из рысьих лапок и украшенную перьями горного беркута. На спине шубы рядами подвешены колокольчики, на рукавах бубенчики, а вокруг пояса какие-то железки, разноцветные ленточки и кожицы высушенных змей. Шаман сел. Втянул голову в плечи и, закрывая лицо бубном, загудел ветровым шумом.

Голос шамана повышался, бубен звенел. Старуха подбрасывала в костер вереск, можжевельные ягоды и душистые травы. От дыма, от густого человеческого дыхания — трудно дышать. Гортанный голос шамана лопнул. Чодон привскочил, размахивая бубном, закружился в дикой пляске, метаясь по аилу, привскочил над костром и запел песню о том, что он летит над горами:

Гора большая Бобыгран уперлась ледяными коровьими титьками в небо… Смотри, Чодона, друга своего, пургой не засыпай, тебе дары несу…

По стенке аила стояло семь дуплянок.

Бегая около них с бубном, шаман чашкой зачерпывал из дуплянок и, плеская капли в огонь, выпивал араку на бегу.

Шаман перелетает с одной горной вершины на другую, здоровается с ледниками, беседует с водопадами и горными ручьями. В каждом ущелье, у каждого горного озера, реки, речки, водопада свои ээзи — хозяин; Чодон кланяется ему, брызжет аракой и просит дать благополучие на скот, на детей аила Олонга.

Дальше поет шаман, дальше летит в песне.

Черна тайга алтайская, круты берега Алтын-кол [26]. Высока голова Алтын-ту [27].