Сын менестреля. Грейси Линдсей

Десять минут спустя он вновь появился с нервическим румянцем на щеках и плотно сжатыми бледными губами. Остававшиеся 20 соверенов покинули его кошелек, зато рядом шагал Роберт, одной рукой держась за руку Дэниела, а другой — прижимая к своей впалой груди бумажный сверток.

Чувства Дэниела были так глубоки и сложны, что он даже говорить не мог, и они дошли до конечной трамвайной остановки, не проронив ни слова. Из Киркбриджа до озера можно было добраться прямо на трамвае, потому как старинные конки недавно сменились вагонами на электротяге. Путешествие это было долгим и тряским, и все же Дэниел предпочел его, так как это избавляло от необходимости проезжать через Ливенфорд.

Раз-другой Роберт искоса поглядывал на Дэниела, но, встречаясь с его взглядом, тут же отводил глаза. Предположить, о чем он думает, было невозможно, вот только в глубине его глаз таилось мрачное мерцание страха и подозрительности, которые, объединив силы, рвали мальчику душу.

Дольше Дэниел вынести не смог. И торопливо произнес:

— Не бойся.

Ничего хуже этого он сказать не мог. Лицо мальчика застыло в каменной неподвижности. Спустя некоторое время он пробормотал:

— Я не боюсь. Просто… — Мальчик овладел собой, и все же губы у него дрожали, как у щенка. — Просто я ничего не знаю про вас. Когда я увидел вас тогда, в первый день, то не знал, что вы меня заберете. Знал бы, ни за что не дал бы вам по лестнице подняться.

Дэниел неразборчиво буркнул что-то сочувственное и похлопал по маленькому торчавшему колену. Только Роберт в утешении не нуждался.

— Я не ребенок, — заявил он; его нижняя губа оттопырилась, свои слова он подкреплял сильными, глубокомысленными кивками головы. — Я умею драться.

Они прибыли в Гилстон, конечный пункт трамвая, к трем часам дня. Белоснежный городок, раскинувшийся на берегу озера, купался в блеске солнечного света, деревянный пирс выдавался далеко в чистую воду, словно пытаясь дотянуться до прохлады.

Дэниел с Робертом сошли здесь. Дэниел поспешно — в запасе было всего пятнадцать минут — купил кое-какую провизию в лавках у причала. Потом они заняли свои места на борту маленького парового парома «Ломонд», который ежедневно днем обходил прибрежные деревни, и скоро уже плыли под урчание двигателя к холмам на противоположном берегу.

Наконец, двигаясь вдоль извилистого берега, паром обошел мыс и оказался в небольшом заливе с выжженным солнцем песком; обращенный, как и полагалось, к югу залив был полностью укрыт лесом. Здесь, в центре залива, стояло на якоре странное и редкостное суденышко, обесцвеченное и облупленное до размытой голубизны. Это и был плавучий домик Хэя. Что бы ни говорил аптекарь о будущности на небесах, для нынешних наслаждений он выбрал совершенный рай на земле.

Во всяком случае, для Роберта это стало окончательным воскрешением. Когда они добрались до вытащенного на мягкий песок старого покоробленного ялика, то мальчик оперся о него спиной и испустил долгий истомленный выдох.

— То самое место? — хрипло спросил он.

Дэниел кивнул:

— Это залив Кэнти-Бей.

Молчание.

— Господи Иисусе! — с серьезным видом произнес Роберт, словно бы на самом деле это единственное, что можно было сказать.

У Дэниела в позвоночнике кольнуло от детского богохульства.

— Роберт, нельзя так говорить! — И некоторое время он не мог сказать ничего больше.

Дэниел налег на весла, и через несколько минут они добрались до плавучего домика и забрались туда, привязав ялик. Это была старая потрепанная посудина, едва ли заслуживающая того, чтобы называться прогулочным судном. В свои молодые годы оно таскало угольные баржи по лиману и реке Клайд, пока его не бросили гнить в гавани. Хэй нашел его там и осмотрел опытным глазом. После недель язвительных торгов с владельцами купил, как сам торжествующе заявил, по цене припарки. Предварительно добавив хлипкую надстройку к корпусу и грубо обмазав слоем краски потрескавшуюся обшивку, он отбуксировал суденышко в Кэнти-Бей. После стольких лет гибельного воздействия солнца, грязи и дождей оно вполне вписалось в окружающий пейзаж и больше не выглядело тут неуместно.

Оставив Роберта на мостике, Дэниел спустился в камбуз, в котором были лишь небольшая железная плита с духовкой, немного посуды и столовых приборов. Кастрюли и громадная сковорода висели на гвоздях, вбитых в балку. Сковорода вскоре зашипела на плите. Два яйца, мастерски разбитые о ее край, жарились в золотистом жире от ветчины. В мгновение ока готов был чай, на столе оказались яичница с ветчиной, хлеб, масло и джем. Дэниел с Робертом сели за стол, какого мальчик в жизни не видывал. В его взгляде удивление боролось с неуверенностью. Его самые устоявшиеся представления, его подозрения в отношении Дэниела и его мотивов, его страх обмана, короче, вся философия, усвоенная им в суровой школе детства, трещала до основания. Он вовсе ничего не понимал. Голод помог ему заключить перемирие с самим собой и накинуться на обильную и вкусную еду. Наверняка его спутнику можно верить, а пища не окажется отравленной.