Потеряться-то Хельги не потерялся, но зато вот потерял кое-что: золотой молоточек Мьельнир, висевший на шее. Так и сгинул он, видно, в холодной воде ручья во время борьбы с Бьярни.
И снова на мостках послышался смех и не умолкал теперь почти до самого утра. Он растекался по всей поверхности озера, достигая самых глухих его уголков. Хельги нараспев читал сочиняемые на ходу висы, всякие грустные (любовные) и смешные. Это занятие ему нравилось, а ребята поглядывали на него удивленно — ну надо же, что ж он раньше-то таил, что такое может?
Выбравшись из воды у дальнего берега, Бьярни Альвсен обернулся на смех и с яростью сплюнул. В руке он держал маленький золотой амулет — Мьельнир, колдовской молот Тора.
— Узнаю, — злобно шептал Бьярни. — Узнаю. Найду. Убью.
Над водопадом, над усадьбой и хутором, над верхними лугами, покрытыми молодой ярко-зеленой травой, над всем Бильрест-фьордом медленно загоралось утро.
— И здесь не п-п-повезло, — злобно буркнул Дирмунд Заика, узнав от Хрольва Приблуды о скором отъезде девчонок с усадьбы Альвсенов. Весть эту Приблуда услыхал случайно от пастухов с верхних лугов, а тем сказали слуги из усадьбы. Сердце Хельги дрогнуло: ну надо же, ведь только познакомились! Даже поцеловаться и то толком не успели, не говоря уже о чем-то большем, да и было ли бы оно, это большее? Вряд ли. Понятие девичьей чести было для здешнего народа отнюдь не пустым словом, она высоко ценилась среди женихов из приличных семей, а именно такие и нужны были девчонкам. Но все-таки жаль, что они так быстро уехали.
Занятия в лагере подходили к концу, каждый теперь стал взрослее, искуснее, ответственнее, даже малыш Снорри. Два ярко выраженных лидера обозначились в молодой дружине: Красавчик Фриддлейв и Хельги, сын Сигурда ярла. Фриддлейв — умен, отважен, честен, но и несколько высокомерен, задирист — это многим не нравилось. Хельги — «свой парень», такой же, как все, но в беге, борьбе, сражении на мечах и секирах — гораздо лучше всех, даже, пожалуй, и лучше Фриддлейва — ведь у того не было такого учителя, как Велунд, хотя и Эгиль Спокойный На Веслах был в чем-то очень даже неплох. Полные боевых упражнений дни Хельги полностью принадлежали именно ему, а вот вечера и — часто — ночи — Велунду. Старый кузнец много чего знал и делился этим знанием с Хельги, которого любил, как собственного сына. Именно Велунд учил Хельги навыкам борьбы без оружия — а иначе, кто знает, вырвался ли бы Хельги из медвежьих объятий младшего Альвсена? Именно Велунд учил Хельги рунам, учил связной речи, учил высокому искусству скальдов.
Склонив седую голову, Велунд внимательно смотрел на Хельги. Тот сидел напротив кузнеца на узкой лавке и украшал рунами ясеневую рукоять секиры, недавно выкованной Велундом.
— Словом можно убить не хуже, чем этой секирой, — наставительно произнес кузнец, и Хельги усмехнулся: кто бы спорил? — Учись владеть словом так же, как мечом, — продолжал Велунд. — Ибо бывают случаи, когда меч твой, копье и секира окажутся вдруг бесполезными. Никогда не давай выводить себя из терпения, следи за своими словами и не менее внимательно следи за словами других, помни: враг многое может узнать из неосторожно произнесенного слова.
Хельги вздрогнул, услыхав эти слова, и его волнение не укрылось от Велунда. Ни о чем не спросив, старый кузнец продолжал обучение:
Велунд замолк, давая возможность ученику осмыслить сказанное. Хельги сильно изменился за год: стал выше ростом, раздался в плечах, на верхней губе и подбородке появился пушок, правда, лицо его оставалось с виду таким же детским, как и физиономия малыша Снорри. Детским, если не смотреть в глаза — взгляд Хельги был даже не юношеским, это был взгляд взрослого, много чего повидавшего человека. И один только Велунд догадывался почему…
Заике неожиданно повезло: хозяйка Гудрун вызвала его из лагеря через узколицего Конхобара Ирландца, управителя домом. Зачем он понадобился Гудрун — об этом Заика мог только гадать, впрочем, Ирландец просветил его еще на подходе к усадьбе.