Сын башмачника. Андерсен

Этот роман подарил ему европейскую известность, но отнюдь не датскую. Человеку, который стал бы доказывать правоту мнения, что Дания взлелеяла поэта, пришлось бы туго. Мысли Андерсена были печальны и однообразны на этот счёт: любимая страна не хотела его принимать и понимать.

«Импровизатор» шагнул за границу. Первая страна, признавшая его, — Германия.

Швеция — вслед за Германией.

Судьба импровизировала его «Импровизатором». Данию она для этого не выбрала. Многие газеты Швеции напечатали хвалебные рецензии, перешагнувшие пределы Швеции, но так и не дошедшие до соседней Дании.

Мысли Андерсена были грустны: Он поймал себя на обрывке мысли: «...если Дания и имеет во мне поэта, то нельзя сказать, чтобы взлелеянного ею. Родители вообще нежно пекутся».

«Импровизатор» помог ему расправить крылья. Вдохнул бытие в уставшие мысли. Остроумие проснулось в нём с утроенной силой. Сказки словно долго дремали в нём и очнулись после появления «Импровизатора». Роман и его победное шествие по Европе словно облагородили его мышление, перенесли его к новому пониманию жизни.

Роман вышел, но мир не умер от счастья.

А бедность продолжала унижать. Италия казалась сказкой, написанной не для него... Уже и в тридцать можно понять, что навсегда останешься бедным, но это открытие — увы! — не убьёт аппетит. Риксдалер — солнце нищеты.

К маю 1835 года у Андерсена снова не было денег. Зима после Италии тянулась особенно длинно и отняла столько сил в борьбе за существование. Андерсен решил отыскать себе место где-нибудь в колонии, чтобы найти там скромные средства или стать деревенским учителем... Деньги таяли безнадёжно, как снег под солнцем наступившей весны...

Несмотря на дружественное отношение многих, только у Йонаса Коллина он осмелился просить денег. Но он был уже должен ему сто риксдалеров. Просить столько же вынуждала жизнь... Это значило переступить через свою гордость. Что ж, он привык. Он знает, что ему придётся оставаться бедняком до конца дней. Ещё дай Бог не умереть от голода и холода.

Никто вокруг не догадывался о его катастрофическом положении. Мало того, что он не умел ставить запятые там, где требовали вслед за учебником грамматики окружающие, он ещё и был совсем нищ! Ах, он, этот Андерсен. А где было взять денег? Гонорар за либретто «Маммермурекой невесты» мог быть получен только осенью, Рейцель не хотел издавать новый выпуск сказок. Необходимо было достать где-то сто риксдалеров.

Андерсен написал письмо старому Коллину. В тот же день получил благоприятный письменный ответ...

От сердца отлегло, проблема была решена. И Андерсен вкушал приближение лета свободным человеком. Какой гений не жил впроголодь, не унижался, не ждал лета, чтоб его пригласили в имение — поесть и поблаженствовать в местной славе.

В июле 1835 года Андерсен отдыхал в Фионии. Он гостил в поместье Люккенсгольм. Его владелица госпожа Линдегор была счастлива принимать столичную знаменитость. О романе Андерсена говорили... Вина и сливок было сколько душе угодно, барышни читали роман и восхищались автором — идиллия. Он жил в прекрасной комнате, огромная старинная кровать с красными занавесками дарила загадочные сны, что ни сон, то сказка. Все верили в привидение, но, увы, оно не вышло познакомиться со столичной знаменитостью. Никто вокруг не мог бы сказать, что он нищ, так Андерсен вёл себя. Старинные портьеры внимательно смотрели на гостя, и чтобы они получше его видели, Андерсен протёр тряпкой пыль на них. А какой сад ждал шаги Андерсена! Сад соединялся с лесом, уходя в бесконечность. Озеро подбиралось к дому, казавшемуся большим кораблём, севшим на мель.