Сын башмачника. Андерсен

Мать пила. Страдала. Умерла в заведении для престарелых, где жила последние годы. Обижалась на сына, что он не помогает ей, хотя он помогал в меру своих сил. Она требовательно хотела приехать к нему в Копенгаген. И пила бы там и позорила его. Он еле удерживал её в Оденсе. Он боялся её появления в столице. Назвать смерть матери счастливейшей долей для неё — удел человека, познавшего жизнь. Тайной веет от его отношений с матерью: она стала алкоголичкой от одиночества, нищеты, бессыновья, ведь в четырнадцать лет Ганс покинул её с мечтой прославиться. Он был тщеславным. И тщеславие, хотим мы того или нет, помогло ему выжить в мире, где гадкие утята так редко превращаются в лебедей.

Италия подарила Андерсену великую живопись, архитектуру. Дания в сравнении с Италией, всё равно что Оденсе в сравнении с Копенгагеном.

Горе и обиды заставили его увидеть тщеславие в Наполеоне и Рафаэле. Мадонны Рафаэля представлялись Андерсену лишь женщинами, которых живописец хотел любить.

Если позволено будет так выразиться, Италия изменила его группу крови. Из датской она превратилась в европейскую. Он становился гражданином мира.

Прекрасное скрашивало мысли Андерсена о нищете.

Когда он вернётся на родину, то уже с саркастической усмешкой будет откоситься к тому, чем восхищался до поездки. Он выразился на этот счёт о Дании в одном из писем довольно трезво: «Люди там слишком мелочны, и в литературе нашей нет любви к самому искусству». Вот оно — главное; Людвигу Мюллеру было доверено это изречение Андерсена, многое приоткрывшее в нём.

Он-то с самого детства искренне полюбил искусство и готов был ради него пожертвовать жизнью и хотел видеть то же в других людях. Но в них этого вовсе не было. Подавляющее большинство совсем не интересовались искусством, остальные ходили в искусство как на службу. Оно не было для них единственным смыслом жизни. Поэтому они и могли чиновничать. А он служить не мог. Он мог только творить! И чем дольше он жил, тем больше убеждался в этом. Он ждал любви, она не приходила и перенеслась на героев. Он отдал искусству всю свою жизнь без остатка — пожертвовав всем. Так вот почему критики унижают его — открылось в одну из ночей. Они чувствуют его искреннюю любовь к искусству и не могут его простить за то, что в них этой любви нет. Они подсознательно чувствуют, что он, Андерсен, — иной, чем все они. И задача их — сделать и его похожим на себя. Желание переделать его — вот их основная цель, а для этого они критикуют стихи, «Агнету». И будут искренне ненавидеть всё, что он напишет!

Захотелось выпить вина. Но нет! Он не позволит себе пить как мать, как нищий Оденсе. В реке алкоголя утонет его талант, как утонула жизнь матери... «Нужно оставаться самим собой, не позволять всем этим господам столкнуть его на свою дорожку, где никто не любит искусство больше жизни. Господи, помоги мне, помоги мне, Господи... Ты ведь знаешь! — ради творчества я готов пожертвовать жизнью», — думал Андерсен.

Болонья.

Венеция — пристанище Тициана, он и умер здесь, во время чумы. Одно из определений Венеции — город Тициана. Здесь десятки его огромных полотен, не все из которых дожили до наших дней. Он плыл по большому каналу, ходил на рыбный рынок — Андерсен любил посещать рынки — здесь жизнь народа была словно наизнанку. Грубоватые и радостные книги торговцев, мрачноватая вода канала, дома, чей фундамент покоился в воде. Ну, разумеется, здесь не было буйства природы — камень, камень, камень. Андерсен так привык к красотам природы, что не разглядел счастье — впечатлений было слишком много. Дворец дожей был монументален, маяк, церкви, огромные, каждая из которых выше самой большой в Дании. Скорее, скорее из Италии, чтобы не забыть жаркой природы юга...

Как и в пору молодости, он был крайне бережлив и осторожен. Он снимал бедный номер; жара поставила себе целью измучить вечного датского путешественника.

Отец... Он вспомнил его лицо с трудом, его образ исчезал из памяти, как роза на его могиле. Ах, эта проклятая бессонница, она сама — как боль. Завтра он будет весь день разбитым, стоило ли приезжать в Италию, чтобы испытать такую знакомую датскую бессонницу. Он вдруг засмеялся от этой мысли. Но смех быстро оставил его и отправился бродить по ночному Риму под ручку с воспоминаниями о первом приезде в благодатную страну.

Даже смех покинул его!

Так одиноко, смертельно одиноко стало ему. И одиночество это нельзя было растворить слезами. Андерсен смотрел в потолок и удивлялся, как быстро прошла его молодость, как внезапно, незаметно для себя он постарел.