Свора

Подруга лежала на газоне у фонтана, едва шевеля покрытыми темными сгустками губами, и, не моргая, глядела на белые, в цвет низких пушистых облаков, дома на том берегу. Шорты, край жилетки и ладони перепачкались в почти черной влаге.

Грид упал на колени и взрыхлил пальцами землю. Слова были бесполезны, что-либо делать поздно, успеть бы проститься и проводить красавицу в лучший из миров.

– Здесь так красиво… – прошептала она, пустив по дрожащему подбородку тонкие струйки. – Просторно… и совсем не страшно.

Щеку обожгло нестерпимой болью, будто на кожу капнули кислотой. Парень зашипел и потянулся запястьем к лицу, но вовремя остановился.

– Я снова подвела тебя. Никчемная, глупая девка.

– Замолчи. – Грязные пальцы коснулись лба, горячего, как асфальт в летний полдень.

Нет в мире большего горя, чем смотреть, как близкий человек угасает на твоих руках. Когда еще можно помочь, но на километры вокруг – ни души, не остается ничего, кроме веры в чудо и отчаянных торгов с высшими силами. Торгов, начинающихся с «пожалуйста, верни ее» и завершающихся «ну, хотя бы пару минут, ведь столько еще надо сказать». И даже если небеса услышат, сжалятся и подарят крупицу бесконечного времени, ее все равно будет недостаточно, поэтому с нужными словами лучше не затягивать, не ждать последнего часа. Особенно если на пути встретился человек, ради которого и жизни не хватит, чтобы показать всю его важность для тебя.

– Прости за все. Надеюсь, ты найдешь свой дом на отшибе…

На смену отчаянию пришла жалость к себе. За что? Почему все это со мной? Чем я заслужил такие кары? С каждым новым вопросом (а им не было конца и края) внутри все сжималось, давило, мешало дышать – и вроде бы, не больно, но и терпеть мочи нет, хоть на стену лезь. Да, никто не топчет землю вечно, но молодые уходить не должны. В чем вообще суть жизни, если ее могут отнять в самый непредвиденный и неподходящий момент?

Облака надели рыжие панцири, палящее солнце высушило остекленевшие глаза, а Грид все сидел на коленях и сжимал остывающую ладонь. Затем встал, вытащил из тела обломок древка с клинком и отломал лишнее.

– Скоро все закончится.

Кинжал с ореховой рукояткой лег в руку, как влитой, покалывая кожу шершавой оплеткой. Дело осталось за малым – пройтись по дорожке из бурых капель и забрать жизнь мрази, что отняла всех, кто дорог. Равноценный ли это обмен? Нет. Избавит ли месть от мук? Вряд ли. Но иначе нельзя. Не из-за друзей, не ради себя, а чтобы клыкастая беда впредь не коснулась никого. Нет хуже будущего, когда в любое время в любой дом может вломиться чудище, от чьих когтей не спасут ни двери, ни оружие, ни мольбы.

Герман, шатаясь и держась за саднящее сердце, пересек мост, обогнул небольшой, напоминающий игрушку храм у набережной, миновал огромный фонтан с крылатой статуей – на этот раз ангела, а не древней богини – и добрался до высокого здания с золотыми буквами на фасаде. Белгородский государственный университет. БелГУ. «Гадание» подруги не прошло даром – Свора устроила лежку именно здесь, что подтверждала вонь, от которой кружилась голова и подкатывала рвота. Сколько хвостатых гадин притаилось за отражением на стеклянных створках? Сотня? Две? А может, счет уже перевалил за тысячу? Да хоть за миллион – все чудища на свете не остановили бы Грида на пути к Вожаку.

Холл учебного корпуса представлял собой накрытый решетчатым куполом колодец, по обе стороны от которого возвышались лестницы. На ярусах, ступенях, у стен сидели псы, не сводя желтых глаз с незваного гостя. В здании собрались бойцы – ни сук, ни щенков, только лучшие из лучших, личная гвардия собачьего короля. Мускулистые туши, посеченные морды, сколотые зубы – прирожденные убийцы прошли через множество схваток, заслужив высшую честь яростью на грани с бешенством и жестокостью, немыслимой даже для сородичей. Но ни один кобель не зарычал, не оскалился, не кинулся с раззявленной пастью. Наоборот – расступались черными волнами, припадали к загаженному полу, а кое-кто помахивал хвостом.

Существа то ли учуяли силу под стать ходячему волку, то ли опасались рвать шкуры из-за труса, раненого обычной девчонкой и с позором бежавшего от достойного противника. Парень еще раз огляделся, но главного ублюдка не заметил – забился, шакал, в свою царскую конуру. Уловить нужный запах в густом зловонии было невозможно, но дорожка из капель не оборвалась, не растопталась сотнями лап, и созвездия запекшихся брызг указывали верный путь.

Германа не заботило, почему его до сих пор не загрызли, как не заботили и копошащиеся в теле змеи – огненная и ледяная – без спешки сближающиеся для смертельного вальса. Впереди ждал бой, а уж потом Грид займется поиском ответов. И найдет. Все, до последнего.