Свора

Марк вколол девочке самое мощное обезболивающее, какое нашлось в медблоке. Позже, в отчете об испытаниях, он оставил следующую запись: «Смерть наступила мгновенно, подопытная № 4 ничего не почувствовала».

И это была правда. Почти.

* * *

Герман очнулся от нестерпимой головной боли. В затылок будто вбили гвоздь, медленно вынимали и загоняли снова, с каждым разом все глубже. Тут же накатила тошнота, до того дремавшая вместе с избитым, истоптанным телом. Парень поморщился, застонал и попытался дотронуться до гудящей макушки, но руки пристегнули к креслу еще теплыми, пахнущими хлоркой кандалами.

– Какого?.. Э! – крикнул вожак и скривился от яркой вспышки, которая, казалось, полыхнула не перед глазами, а прямо в них.

– Не дергайся. – Фельде хлебнул кристально-чистой жидкости из мензурки и положил на стол заправленный шприц. Затем наполнил из той же ампулы второй и взял поршень двумя пальцами – как сигарету.

– Что за херня, док? Где мои пацаны?

– И девчонки. – Марк вылил в рот остатки медицинского спирта. Не занюхал, не поморщился, не захрипел – будто воды глотнул.

– Где они? – Грид снизил голос до ледяного шепота, который порой внушал страх лучше кулаков и биты. – Что вы с ними сделали?

– Скажем так… – Врач усмехнулся и тряхнул головой. – Эксперимент провалился. Пришла пора избавиться от следов. От всех, – ноготь щелкнул по второму шприцу, – до единого.

– Сука! – Герман задергался, не обращая внимания на пульсирующие колики в мозгу и скрученный желудок. – Гадом буду, я тебя кончу!

– Дурак. Глупый мальчишка. Щенок, которому не стать даже псом, каким там волком…

– Браслеты сними – и узнаешь, кто тут волк, а кто вонючий шакал!

– Не нервничай, больнее будет. – Доктор прочистил горло. – Итак, подопытный номер пять, последний тест. Время… а, к черту! – Он швырнул журнал в угол и, пошатываясь, подошел к креслу. – Прости. Я хотел, как лучше.

В шею прыснул жидкий огонь и разлился по венам, в погоню за ним пустился холод, вмиг остудив клокочущую ярость. На лбу проступила испарина, Грид облизнул пересохшие губы и задышал, как после марш-броска. Голова пошла кругом, кожа стала бледнее мела, перед глазами завертели хороводы янтарные пятна. Страх сковал мышцы крепче цепей, сжавшиеся пальцы пронзила мелкая дрожь.

– Док… – простонал вожак. – Что-то мне… хреново, док.

– Потерпи. – Фельде промокнул ему пот салфеткой. – Скоро все пройдет.

Мотор стучал на полных оборотах, ребра словно уменьшились в два раза, сдавив легкие острыми тисками. Парень пытался вдохнуть полной грудью, но заходился в кашле, харкая кровью на штаны и футболку. Глаза защипало от слез, но это был не позорный, недостойный пацана плач – как-то раз Герману по синему делу плеснули в лицо самогоном, и ощущение от пойла в зенках было очень похожим.

– Сука, жжется… – прошипел Грид, пуская алые струйки из сомкнутых век. – Док!

Марк его не слушал. Сидел за столом, тер рукавами мокрые скулы и переводил взгляд с початой мензурки на шприц в оцинкованном подносе.

Боль утихала, ее место, клетка за клеткой, заполняла пустота – абсолютное ничто, верный признак приближающейся смерти. Осознав неизбежность гибели, мозг отключил агонию и притушил раскаленные нервы: терзай их, не терзай – все без толку. Так зачем тратить силы на попытки оживить истерзанную оболочку, дух в которой не удержит ни наука, ни вмешательство свыше.

Комнату заволокло белым туманом. Клубящиеся щупальца обвили кресло, слизали цепи и ремни. Герман на негнущихся ногах подошел к двери – не заперта – и оказался посреди подернутого маревом леса. Таких деревьев парень прежде не встречал – толстенные, в три обхвата стволы купали игольчатые кроны в золотых облаках, из треугольных чешуек коры сочилась похожая на мед смола. Просветы меж явившихся из иного мира деревьев затянули сети шипастых лиан, а единственная узкая тропка, не петляя, вела вперед.

Грид прошел с десяток шагов на автомате, морщась от нарастающего гула, как вдруг дьявольские тамтамы заглохли, и в первобытной тишине раздались тихие разговоры и треск костра. Тропа вывела на поляну, где у огня кружком сидели друзья – лохматые и чумазые, как индейцы. Образы размалеванных аборигенов дополняли гуляющая по рукам трубка с самосадом и бутылка «огненной воды».

– Здорово, братан! – Хлыст отсалютовал гостю чекушкой. – Бросай кости.

– Ага, – кивнул Булка. – Без тебя вообще не в кайф.

– Нам страшно одним, – прошептала Ксюха, прижав к груди сопящую Мелочь.

Сухая почва превратилась в болото, а плечи – в свинцовые болванки. И после самого долгого загула так не хотелось спать – приходилось из последних сил морщить лоб, не позволяя векам слипаться, ведь взращенная улицей чуйка кричала: заснешь – останешься в этом лесу навсегда. А Герман привык доверять внутреннему «я», во многом благодаря которому и выжил среди крови и мела.

– Эй, вожак! – Голоса слились в утробный хор. – Ты отвел нас на смерть! А сам бежишь, поджав хвост! Взгляни на нас хоть разок! Полюбуйся, кем стали те, кто пошел за тобой без раздумий и сомнений!