Свой с чужим лицом

– Отлучусь, – заявил Шубин. – Случится что-то важное, я в крайней избе на восточной околице. Белые наличники, три березы в палисаднике. Но это на крайний случай.

Он фактически бежал, ноги не могли идти спокойно, отмахивался от бдительных часовых, называл себя. Голова вспотела под шапкой, сердце выскакивало из груди.

Глеб подошел к избе и тут же отпрянул от окна, задернутого занавеской. Из-за него доносился залихватский храп. Он не сразу сообразил, что это баба Дуня. Ей бы Соловьем-разбойником работать на развилках проселочных дорог.

Перед другим окном высился гигантский сугроб, надежно охранял женскую честь. Но Шубин не привык отступать. Он лез через снежную массу, разбрасывал ее руками, насилу пробился к окну, перевел дыхание, постучал.

Занавеска откинулась практически сразу. Видимо, девушка услышала подозрительную возню за окном. Ее глаза блестели. Она схватила его за ворот, перевалила в комнату. Оба упали под окном, возились, сдавленно смеялись. Самое опасное – если проснется бабка. Настя первой поднялась, закрыла окно и приложила палец к губам.

– Шубин, ты с ума сошел! – Она задыхалась от волнения, прижималась к нему, и он ее не отталкивал.

Женщина дрожала в его руках, дышала с надрывом. Это было форменное безумие.

Он тоже не мог говорить. Что-то запретное, очень сладкое накрыло его с головой, отключило ум и совесть. В горле у Глеба перехватило, он бормотал что-то бессвязное, жалкое. Лунный свет озарял людей, прижавшихся друг к другу. Они отступили от окна, попятились к кровати. Шубин пристроил на пол автомат, стаскивал с себя полушубок, обмундирование.

Настя помогала раздеться, но лучше бы не делала этого, только мешалась. Она стащила через голову свою гимнастерку, путалась в галифе, в мужском нательном белье, потом целовала его, не давала рот раскрыть, заводилась, стонала.

Шубин знал, что будет раскаиваться, но только не в эту минуту. Страсть накрыла его, отбросила все постороннее. Женщина нервно смеялась, всхлипывала, глотала слезы. Мол, как же долго ты шел к этому. Я так заждалась!..

Полчаса они не могли оторваться друг от друга. Забылась война, отступили моральные обязательства перед другими людьми. Девушка ластилась к нему, не могла нацеловаться, прижималась так, словно срастись с ним хотела.

– Глебушка, спасибо тебе, – прошептала Настя. – Почему же я так тебя люблю? А ты молчи. – Она зажала ему рот ладонью. – Если скажешь что-то похожее, значит, соврешь. Я же знаю. Лучше ничего не говори, дай счастье ощутить.

Он откинулся в изнеможении, сполз с кровати, стал судорожно искать папиросы. Глеб курил, пускал дым в потолок. Настя свернулась змейкой у него на груди, тихо посапывала.

– Грязный ты мой, – прошептала она, обняла его за шею, закрыла глаза от удовольствия, потом пришла в себя, села на кровати, откинула голову к стене, натянула на грудь одеяло.

Занавеску задергивать они не стали. Лунный свет блуждал по узкой комнате, озарял лица мерцающим светом.

– Не верится, товарищ лейтенант. – Девушка тихо засмеялась. – Вот ты и снизошел до меня. Согласись, это было больше, чем просто хорошо.

– Никогда такого не было, – признался Глеб. – Не знаю, что и сказать, Настя.

– Только не уходи, ладно? – заволновалась девушка. – А то начнешь сейчас собираться, скажешь, что на службу пора, а я такого не вынесу. Нехорошо мне, Глеб. Вообразила себе, что если расстанемся прямо сейчас, то уже никогда не увидимся.

– Увидимся, – не очень уверенно проговорил Глеб. – Непременно встретимся. Нас не убьют. Не уйду, не бойся. До утра мы можем быть вместе.

– Вот и здорово, Глебушка. Спать сегодня не будем. Да шучу я, не пугайся, понимаю, что завтра снова на службу, ты должен отдохнуть. Давай еще обнимемся. Иди ко мне.

Он не ожидал столь бурной страсти. Русские женщины обычно сдержанные, любить умеют, но делают это как-то по-своему, не выходя за пределы. Настя же была этой ночью страстной любовницей, не могла оторваться от него.

Она и утром, когда проснулись, вцепилась в него, бормотала «не пущу», дрожала. Он мог позволить себе немного полениться, время терпело. Посыльный в дверь не стучал, все было спокойно. Канонада уши не раздражала. Паника в душе не успела разгореться. Дезертиром его не объявят, парни знают, где он. Глеб откинулся на подушку, утер со лба холодный пот.

Заскрипела кровать в соседней комнате, зашлепали ноги по полу. Настя ахнула, выскользнула из-под одеяла, добежала до двери, закрыла ее на крючок.

«Ночью надо было запираться», – подумал Глеб.

Быстрые движения были девушке противопоказаны. Она зашаталась, глупая улыбка расцветила заспанную мордашку. Шубин тихо ахнул, бросился к ней, довел до кровати. Они лежали и молчали. По дому шаталась злая старуха, что-то ворчала себе под нос. Бренчали тазики.

Потом она ушла во двор, Настя расслабилась и прошептала:

– Потрясающе! Немцев в разведке не боялась, особистам грубила, особенно одному из них, собравшемуся лишить меня непорочности, а какую-то старуху испугалась. Вот она, магическая сила русских сказок.

– Милая, мне надо идти. – Шубин ласково погладил ее по голове.