Свой с чужим лицом

– Да, побуду еще день-другой, пока состояние не улучшится. Баба Дуся не такая страшная, как кажется. Просто она мужчин не любит, а ко мне терпимо относится. Если совсем становится страшно, то дверь закрывается, и крючок есть. Ты как здесь оказался?

– Не знаю. – Шубин пожал плечами. – Просто шел мимо, и сказали мне, что мою девушку контузило.

– Я твоя девушка? – спросила Настя, и в глазах ее что-то заблестело.

– Не знаю. – Кровь прилила к щекам Глеба. – Мне так сказали, а я испугался. – Он взял ее за руку.

Кисть была горячей, пульсировала жилка на запястье. Настя не шевелилась, словно окоченела.

Глеб опомнился, убрал руку и проговорил:

– Поезжай в тыл, хватит с тебя. Мы уже не настолько слабы, чтобы использовать женщин. Ты отлично воевала, молодец, опытный боец, мне жизнь спасла, да и другим. Но это не может длиться вечно. Отправляйся в Москву, будешь жить в общежитии, найдешь себе работу.

– Ты приедешь ко мне? – с надеждой спросила девушка.

Он ответил утвердительно, но переборщил с паузой. У девушки задрожали губы, она все понимала. А он, хоть тресни, так и не разобрался со своими чувствами. Как ребенок, ей-богу. Настолько сознательный?

А кому нужна его проклятая сознательность прямо сейчас, когда повсюду смерть, и ты не знаешь, наступит ли завтра? Жива ли Лида Разина? Увидятся ли они когда-нибудь? А жизнь пролетает, и сердце щемит ежедневно.

Вошла старуха с веником и совком, стала подметать, хотя в избе было чисто. Она намеренно повернулась к ним спиной, упорно действовала на нервы.

Настя улыбнулась с какой-то неясной скорбью, погладила Шубина по руке. Ему стало совсем неловко. Он пробормотал, что, может быть, еще вернется, должен бежать, завтра снова в строй, поднялся и заспешил к выходу, но просто не мог не обернуться. Девушка смотрела на него с щемящей тоской, да и у него было пакостно на душе.

В избе на западной окраине было тихо как на заброшенном погосте. На столе валялась газета «Красная Звезда» четырехдневной давности, стояли пустые алюминиевые кружки. Доблестные разведчики спали беспробудным сном. Временами вздрагивала земля, где-то выли мины и падали снаряды, но это никому не мешало. Выражение «пушка не разбудит» обрело буквальное значение. Бойцы спали на койках, на лавках, составленных вплотную, на полу, подложив под себя все, что нашлось в избе.

Краев забрался на русскую печь. С верхотуры торчали ноги в валенках.

Глеб побродил по храпящему царству, вышел на крыльцо, закурил. К нему подошел часовой, красноармеец Каратаев, которому выпало дежурить первому.

– Погуляли, товарищ лейтенант? Все хорошо? – Темные глаза смотрели с хитринкой из-под спутанных бровей.

– Все хорошо после войны будет, Каратаев. А пока терпимо. Есть новости?

– Посыльный прибегал от комполка, – не без удовольствия проговорил боец. – Думали, в бой зовут, а все наоборот. Можем отдыхать до утра. В восемь ноль-ноль должны стоять как влитые перед ясными очами командира полка. Что-то не ладится с наступлением, буксуют наши, но, может, ночью еще чуток продвинутся. Так что все спокойно, товарищ лейтенант, можно спать.

До ночи оставалось несколько часов. Уже стемнело, люди начали просыпаться. Зевающий Иванчин сменил часового. Асташкин потащился на колодец за водой. Печь топилась, и дрова в поленнице еще не иссякли. Люди курили, жевали паек, пили жидкий чай, когда вскипела вода. Потом они опять разбрелись по спальным местам. Когда еще удастся так отдохнуть?

– Ложитесь на кровать, товарищ лейтенант, – сказал хитроватый шатен Бердыш. – Я уже три часа на ней сплю, все кости отдавил. Пружины жесткие, сетка как каменная. А мне на пост скоро.

– Это ты мне сейчас одолжение делаешь? – под смех товарищей спросил Шубин. – Спасибо, Бердыш. На тебе, боже, что нам негоже. Ты сам не с Дерибасовской, случайно?

– С Николаева, – ответил боец. – Это там же, рядом. Так не в обиду же, товарищ лейтенант. Вдруг вам понравится? А Толик Иванчин с поста вернется, так он не барин, может и пешком постоять.

Кровать действительно оказалась не лучшим подарком. Ее хозяева, местные пенсионеры, наверняка знали толк в ортопедии.

Глеб спал какое-то время, потом очнулся. Ныла спина, затекли конечности. Комом в горле встала тоска.

Лейтенант сполз с кровати, пристроился у печи, подбросил в нее дров, потом в лунном свете, струящемся из окна, взглянул на циферблат наручных часов. Всего-то половина первого.

Изба ходила ходуном от богатырского храпа. Подрагивали копеечные тарелочки в древнем серванте.

Душа Глеба маялась, он курил у скрипучей форточки. Что-то тянуло его, мотало нервы. Грустное лицо Насти стояло перед глазами.

Глеб оделся, взял автомат, вышел на крыльцо, снова закурил, набирался храбрости.

Неподалеку мялся Косаренко.

– В путь-дорогу, товарищ лейтенант? На перекур могли бы и без автомата выйти.

Какие же мы наблюдательные!

Шубин прислушался. Где-то недалеко надоедливо тявкала собака. Работали автомобильные моторы в окрестностях госпиталя. На западе рвались снаряды, но интенсивность обстрела была крайне низкой, наступление явно выдыхалось.