Свои по сердцу

Онорина обняла его и заплакала.

— Может быть, и наверное, я ничего не понимаю, ты мне не верь, дорогой мой! Пусть кто-нибудь еще послушает тебя, но мне твоя книга показалась скучной. Длинно, неоригинально, пересказ чужих идей и мыслей. Твои старые рассказы из «Семейного музея» были лучше.

— Завтра же снимаю бороду, — решительно произнес Жюль.

— Не завтра, нет, — только после того, как ты узнаешь отзыв Этцеля, того издателя, к которому тебя посылает Надар.

— Но если он скажет то же, что и ты!

— Догадываюсь, что скажет Этцель, — уверенно, как если бы ей уже было это известно, произнесла Онорина. — Он скажет, что в рукопись твою следует вдохнуть жизнь, сообщить ей движение. Ты написал хорошую лекцию. Он, вот увидишь, предложит тебе написать роман.

— Постой! — воскликнул Жюль. — Помолчи!

Подошел к окну, опустил штору, зажег газ. В комнате стало менее уютно от грубого, пасмурного света.

— Роман? Ты говоришь, — роман?

Жюль словно приходил в себя после долгой болезни, поста, добровольной голодовки. Две морщины в форме глубоко вырезанных скобок, в которых были заключены рот и крылья носа, обозначились резче и грубее, но произошло это потому, что Жюль улыбнулся так четко и ясно, что улыбка, длясь мгновение, придала всему лицу подобие бронзы, застывшей навсегда. Онорина смотрела на мужа со страхом и предчувствием чего-то недоброго. Она уже каялась в своей прямоте, боясь за последствия отзыва. Что если она ошиблась!

— Ты сказала — роман… — повторил Жюль. — Роман… Но почему же я не послушался внутреннего своего голоса, приказывавшего мне писать именно роман, почему?

— Успокойся, — сердечно произнесла Онорина. — Этцель даст тебе совет, что нужно делать с рукописью. Не волнуйся, все будет хорошо. Ты и наши дети со мною, и мы все подле тебя, не вздумай тревожиться о деньгах. Проживем! Не беда, Жюль! Не в деньгах счастье!

— Беда, моя дорогая, беда! — трагически проговорил Жюль. — Беда в том, что я все еще не Жюль Верн! Мне скоро сорок, а я все еще…

— Ты уже научился видеть свои ошибки, это очень много, страшно много! — сказала Онорина. — Не падай духом! У нас все впереди. Завтра же ты пойдешь к Этцелю.

— Завтра иду к Этцелю, — повторил Жюль. — Сегодня я выслушал критику сердца. Спасибо за нее. Послушаем, что скажет голова…

Глава девятнадцатая ЖЮЛЬ СТАНОВИТСЯ ЖЮЛЕМ ВЕРНОМ

Этцеля называли благодетелем, светлой головой, кладоискателем: под кладом подразумевался талант. Этцель был умный, дальновидный, талантливый, образованный издатель, сам писавший романы и повести для юношества под псевдонимом Сталь. Убежденный республиканец, отбывший срок изгнания до амнистии пятьдесят девятого года, он пользовался популярностью человека смелого и непоколебимого в своих убеждениях. Он умел помочь начинающему, посоветовать опытному литератору, поддержать в беде (чаще всего материального характера) и старого и молодого, закупить на корню все, что уже написано и может быть написано в будущем тем человеком, в котором он почуял незаурядный талант. Он был скуп на посредственность и щедр на подлинное дарование. Книги, вышедшие под его маркой, отличались прекрасной внешностью, добротностью переплета и бумаги. Этцель приглашал известных художников, они иллюстрировали книги, делали обложки. Этцелю подражали в Германии и Англии. В конце девятнадцатого столетия изданиям его стали подражать в России Вольф и Девриен.

Этцелю приносили плоды долгих бессонных ночей, результаты кропотливых изысканий, образчики ума, таланта, выдумки. Он взвешивал этот тонкий, деликатный товар, подвергал его анализу в лаборатории экономики, коммерции и вкуса, определял степень успеха той и этой рукописи и, зрело обдумав, покупал вместе с рукописью и автора ее — на радость читателям, на счастье автора. Он имел обыкновение заключать договор на десять лет вперед, он умел превратить полюбившегося ему автора в своего постоянного работника, в свою золотую рыбку, с которой он, помня назидательное разбитое корыто и непогоду на море, умел ладить, то есть просить от человека ровно столько, сколько он в состоянии был дать, и еще столько, сколько хотелось Этцелю.

От талантов исключительных, больших Этцель требовал очень много, тем самым воспитывая в них повышенную требовательность к себе, гордость за свою работу, пренебрежение к труду легкому, небрежному, кое-как. Этцель первый издал полное собрание сочинений Гюго и многих других передовых писателей Франции. Богатея сам, он увеличивал благосостояние тех, кто у него печатался. Книги он выпускал быстро и платил без задержек.

Жюля Этцель принял в спальне, лежа в постели. Ему нездоровилось. Он устал. Он не доверял своей бухгалтерии, экспедиторам, наборщикам и курьерам, он знал в лицо членов семьи каждого своего служащего, он сам читал корректуру и ежедневно часа два проводил в типографии. Рано утром, когда голова была свежа и ясна, Этцель садился за работу. В одиннадцать часов он начинал прием.

— Простите, — робко, волнуясь и дрожа, произнес Жюль, останавливаясь на пороге. — Я к вам…