Свой - чужой

А.Ч. Не буду отрицать, что такую конфронтацию я в ряде случаев сознательно использовал для решения задач, которые считал нужным решить. Но я категорически возражу против того, что это могло мне нравиться. У меня есть такой индикатор. На каждых выборах практически всегда из разных регионов приходит информация об очередном «черном» пиар-проекте. О том, что есть некий кандидат, чьи портреты развешаны по всему городу, и он пожимает Чубайсу руку. Как-то мне звонит Стародубцев, небезызвестный вам Василий Александрович, который возмущается: «Анатолий Борисович, вы представляете, что эти мерзавцы сделали? Эти негодяи, эти сволочи – они по всей Туле развесили плакаты, где я вам пожимаю руку! Просто мерзкая выходка, в этой „Единой России“ у нас одни мерзавцы!» Но я-то понимаю: раз этот пиар-прием используется – значит, он работает. Это значит, что глубинное отношение к моей скромной персоне сохраняется. Ну, значит, сохраняется, так оно исторически сложилось...

А.П. Тогда еще один вопрос, задавая который, я заранее предполагаю характер вашего ответа. Но не могу не задать, поскольку одержим определенными утопиями. Одна из них – возможность стратегического «общественного договора», который, я понимаю, будет очень трудно, почти невозможно осуществить. Но по православной, русской традиции нашим людям свойственно прощение. Неординарное, неожиданное прощение, которое меняет всю ситуацию вражды. Прощение и искупление через него является одной из фундаментальных ценностей христианской цивилизации. Я был на встрече в синагоге, куда меня пригласили после памятной атаки Копцева на молящихся евреев. Это была первая и пока единственная попытка диалога между пострадавшей еврейской общественностью и национал-патриотическими кругами. Мало кто пришел туда, но я и еще один мой коллега туда пришли. Мы разговаривали с раввином Коганом, беседовали в этой среде. Состоялась мучительная беседа, во время которой я сделал искреннее предложение: «Простите Копцева. Снимите свои претензии к нему. Он вас резал. Он вас колол. Он желал вашей смерти. Простите ему – и это должно перевернуть всю ситуацию. Вот в этом прощении должен произойти этический взрыв, который многих ваших врагов обезоружит, опрокинет сильнее, чем любой трибунал». Никакого понимания я не встретил. На меня набросились хасиды, правозащитники и еще Бог весть кто. Я к чему это говорю? Есть человек, которого вы считаете своим потенциальным убийцей. Суд покажет, так это или нет. Думаю, что дело развалится. Но вероятна ли такая ситуация – может быть, это уже за пределами ваших возможностей, ибо дело пошло по линии судопроизводства, – вероятна ли ситуация, что вы снимете с Квачкова ваши претензии? Вдруг отойдете в сторону и скажете: «Я не хочу этим заниматься, пусть он будет свободен». Вы не могли бы – в силу, скажем, неординарности вашей натуры – проанализировать такую возможность?

А.Ч. Я думал об этом, и такой вопрос себе задавал. Я не дам вам полного ответа, но поделюсь несколькими своими мыслями. Тем более что на решение суда моя позиция никак не повлияет.