Свой — чужой

Егор пожал протянутую ему руку и, слегка покачиваясь, как выпивший, вышел из кабинета Ильюхина…

Он не помнил, как выходил из Главка, его словно контузило. Пришел в себя Якушев только в каком-то кафе, выпив стакан коньяку залпом. Алкоголь словно вывел его из шока, и только тут Егор осознал, что, пожалуй, предыдущая полоса была не такой уж и черной, как та, что начиналась сейчас.

А положение у опера и впрямь было хуже не придумаешь. С одной стороны — он дал слово Ильюхину. Честное слово офицера. Но, может быть, в другой ситуации Егор бы плюнул даже и на это, перевесили бы сыновние чувства к Юнгерову, и он сказал бы ему, что Штукин — не тот, за кого себя выдает. Сказал бы — и сдал Ильюхина… И Штукина. Может быть. Но сейчас — Юнгеров просто не поверит, решит, что Егор мстит Валерию таким дешевым образом… И не сказать Юнкерсу — тоже подло: значит, жить со своими, брать от дяди Саши деньги и быть как суке с любовными амбициями… Но и Штукина сдавать — тоже подло. Тем более если он тот убой в лифте раскрывает… А Зоя? С ней как? Тупик. Тупик перед камнем, на котором такой текст написан, что лучше не вчитываться…

Егор вдруг очень пронзительно осознал свое одиночество. Он по-прежнему не верил Штукину, но понимал, что теперь помощи ждать уже точно неоткуда. А если неоткуда — значит, надо в одиночку переиграть Штукина…

IV. Юнгеров

Сентябрь 2000 г. — прошлое

…После безобразной сцены с зуботычиной, когда Егор ушел, Юнгеров настолько осерчал, что велел сгрузить водный мотоцикл обратно в озеро и минут сорок гонял на нем как сумасшедший, закладывая немыслимые виражи. И только когда сил уже не осталось даже на то, чтобы взобраться на мотоцикл после падения снова, — только тогда Юнкерс на холостом ходу медленно подошел к пристани.

На мостках тихо стояли Денис и Штукин. Как только водный мотоцикл причалил, они с усердием стали затаскивать его на сушу по специальным полозьям. Подошедший Ермилов подал Александру Сергеевичу полотенце. Юнгеров снял мокрую футболку, вытерся насухо, замотал полотенце вокруг бедер и пригладил волосы. Все молчали.

— Валерий! — окликнул Штукина Александр Сергеевич.

— Я! — отозвался Валера, пытаясь втянуть мотоцикл фирмы «Барбандье» на тележку.

— Головка от… снаряда! — рявкнул Юнгеров. — Как управитесь — зайдешь ко мне!

— Есть, — понимающе вздохнул бывший опер.

Александр Сергеевич мотнул головой Ермилову, тот кивнул и поспешил за шефом. Юнкерс шел к дому тяжелыми широкими шагами. Юрий Петрович пристроился рядом и зашагал в ногу. Когда они уже подходили к дому, Ермилов оглянулся на все еще возившегося с водным мотоциклом Штукина и сострил:

— Если вам сразу понравился ваш новый подчиненный, значит, вы его плохо разглядели.

Юнгеров на шутку даже не улыбнулся. Он вздохнул, думая о чем-то своем, и пробормотал — опять же, будто сам с собой разговаривал:

— А Егора, получается, выгнали…

— Если кому-то что-то запретили — значит, кому-то что-то разрешили, — выдал еще один афоризм Ермилов.

Юнгеров покосился на него и зашагал еще быстрее, несмотря на то что шел босиком и не по тропинке, а рядом с ней.

— Ничего, пробьемся, — продолжил он разговор с самим собой.

— В конце туннеля должен быть свет, если, конечно, кто-нибудь не вывернул лампочку, — ответил на это Юрий Петрович.

Юнгеров резко остановился:

— Да брось ты эти свои флотские прибаутки!

Ермилов широко улыбнулся, но униматься явно не собирался:

— Если вы думаете, что за вашей спиной говорят только плохое — у вас паранойя, а если только хорошее — мания величия!

Александр Сергеевич катнул желваками по скулам:

— Слушай, а ты в своей жизни переживаешь хоть за что-нибудь?

Юрий Петрович покачал головой:

— Не-а… Мне противопоказано, да и некогда. Наше дело — молотьба и хлебосдача.

Ермилов аккуратно обошел Юнгерова и зашел в дом. Александр Сергеевич беззвучно выругался, понимая, что Ермилов его злит специально.

Юнкерс с начальником «контрразведки» расположились на кухне и успели разлить чай, когда явился Штукин.

— Проходи, друг ситный, и рассказывай-ка правду. Всю и, желательно, с подробностями, — такими словами встретил бывшего опера Юнгеров, немного нервно перебирая посуду на столе.

Валера шагнул к столу — уверенно, но учтиво, и замер стоя.

— Ты садись, — махнул рукой Александр Сергеевич. — Чаю наливай себе… Думаю, что разговор у нас не пятиминутным выйдет.

Когда Штукин начал устраиваться на тяжелом деревянном стуле, сзади к нему подошел Ермилов и, чуть надавив сверху на плечи, очень тихо, почти шепотом сказал парню в ухо:

— Это в Америке убеждают по нескольку раз: «Правду, одну только правду и ничего, кроме правды» — а у нас и одного раза достаточно. У нас, паря, зубы в шесть рядов отросли. Так что — если мы тебя даже шутейно прикусим — рваные раны на всю жизнь останутся…