Свой — чужой

Что же делать? Туда — нельзя, сюда — нельзя… Якушев чувствовал, что еще немного — и он сойдет с ума. Под вечер он решился все-таки поговорить с полковником Ильюхиным. Ну не мог Егор просто плюнуть на это дело и растереть. Слишком сильно он еще был влюблен в Зою, слишком жгла его несправедливая обида, вот и хотел он ей, хотя бы мертвой, доказать… Что доказать? Что не предал и не бросил? Наверное… В воспаленном сознании Егора четкий ответ не формулировался.

К Главку Якушев подъехал уже глубоким вечером. В принципе, обычный земельный опер просто так зайти в Главк не мог — в удостоверении должна была быть поставлена специальная отметка. Когда-то это была звездочка в кружочке, потом звездочку заменил якорек. Якорек уже не впечатывался в удостоверения, а наклеивался, поэтому, когда сотрудники Главка меняли ксивы, они зачастую отклеивали якорек и отдавали своим корешам в районы. Но у Якушева еще таких связей не было, он в милиции служил без году неделю.

Теоретически он должен был попросить кого-либо из сотрудников Главка, чтобы его провели сквозь пост, либо позвонить снизу самому Ильюхину.

Егор поперся просто так — внагляк, и прокатило. Сержант глянул на его удостоверение мельком, тем более что Якушев затесался в группу возвращавшихся откуда-то сотрудников. Егор даже горько усмехнулся — надо же, наконец-то хоть в чем-то повезло…

Кабинет Ильюхина, в котором он никогда не был, Якушев нашел быстро. Дверь в кабинет была приоткрыта, так что любой тихо подошедший по коридору хорошо просматривался из-за стола Виталия Петровича.

— Кто там притаился? — окликнул Егора Ильюхин.

— Якушев, — ответил опер.

Полковник хмыкнул:

— Для пятимиллионного города идентификация недостаточна, юноша.

— Оперуполномоченный шестнадцатого отдела лейтенант милиции Якушев! — отрапортовал Егор и шагнул в кабинет, словно десантник в люк самолета.

В кабинете было сумрачно, полковник просматривал документы при свете одной лишь настольной лампы.

— Уже что-то, — сказал Ильюхин, не отрывая головы от бумаг, и тут же добавил уже самому себе: — Ну как так можно писать?

Якушев по-прежнему стоял посреди кабинета. Наконец Виталий Петрович поднял голову и хмыкнул:

— В ногах правды нет… крестничек.

Егор аккуратно выдвинул стул и присел к столу полковника.

— Ну и что тебя, лейтенант, привело ко мне? Говори тезисно. У меня тут… С коллективом проблемы возникли?

Якушев откашлялся и начал:

— В минувшую субботу без вести пропала помощник прокурора Василеостровского района Николенко, вчера ее вещи были обнаружены на берегу Черного озера, сама потерпевшая жила и работала на моей территории, поэтому я и занимаюсь…

— Это я понял, дальше!

— Изучив распечатку ее мобильного телефона в день исчезновения с установленными антеннами звонков, одну распечатку ее связи и еще некоторые факты — я подозреваю конкретного человека.

— Ну. Подозреваешь — дальше что?

— По некоторым причинам я не могу открыто заниматься розыском дальше.

Виталий Петрович покрутил головой:

— Опер редко когда открыто может заниматься, ты не одинок. В чем причина? Не крути, говори прямо. Чего ты так разнервничался?

Якушев запнулся, опустил голову и сбился с четкого доклада на какой-то не очень связный шепот:

— Товарищ полковник… Я — не стукач. И я не хочу, но… Дело в том, что на этого человека у Николенко был материал… Хотя даже не материал, а анонимка… Может, просто совпадение.

— Хорош, — сказал полковник и прихлопнул по столу ладонью. — Ты сам-то слышишь, что говоришь? Вот что, давай-ка спокойно и четко мне все объясни, у нас это будет разговор для начала доверительный… Егор, ты меня слышишь?

Ильюхин назвал Якушева по имени, демонстрируя, что помнит его, и сокращая некую субординативную дистанцию. Опер тяжело вздохнул и наконец решился:

— Дело в том, что я подозреваю своего бывшего коллегу, бывшего оперуполномоченного Штукина. Он раньше работал на моем месте, даже дела мне передавал. И в коллективе его хорошо вспоминают. Его уволили, когда был тройной убой в лифте, где он оказался в… в неправильной компании. Многие считают, что с ним поступили несправедливо.

Виталий Петрович снял очки, отложил какой-то рапорт о служебной проверке, встал и закрыл дверь в кабинет. Полковник вдруг сделался очень серьезным, Егору даже показалось, что на его лбу выступила легкая испарина. Ильюхин снова сел за стол и тихо сказал:

— А теперь, друг Егор, давай-ка все с самого начала…

На этот раз Якушев говорил долго и рассказал в мельчайших деталях почти все — опустил только свои отношения с Зоей, разговор с Ермиловым и Юнгеровым и драку в поместье Александра Сергеевича. Ильюхин не перебивал, слушал и все больше мрачнел. Когда Якушев закончил, полковник долго молчал и курил, а потом спросил бесконечно усталым голосом:

— Судя по некоторым твоим оценкам, ты забыл мне кое-что рассказать.

— Что? — вскинул голову Егор.

— Дружище, а у тебя с этой Зоей Николаевной были отношения? Ты не молчи, не молчи! Сам ведь задаешь людям вопросы, на которые им не хочется отвечать!

Якушев отвернулся и глухо сказал: