Свои чужие

Кажется, пациент почти готов. Потому что его зрачки реагируют на всякое мое движение, а вот думать и выбирать ему явно уже не хочется. Ну что ж, добьем.

– Ну, значит, помелем обычный, – улыбаюсь я и снова возвращаюсь к шкафчикам. Открываю продуктовый, тянусь вверх, ощущаю, как чуть-чуть ползет вверх по моим бедрам подол платья-майки.

На моей талии сжимаются жесткие пальцы Варламова. Все-таки не выдержал. Все-таки свел на нет расстояние между нами.

И не только свел, но и развернул меня к себе, подхватил и усадил прямо на кухонный стол.

– Эй… – возмущенно вскрикиваю я. Я не позволяла ему ничего такого, и нечего ему наглеть.

Я замолкаю от его взгляда. Смеющегося, прямого взгляда. Все он понял, что я пытаюсь провернуть. Черт! Сердце подпрыгивает, пританцовывает где-то рядом с моими гландами.

– Тебе не надо меня дразнить, родная. Больше, чем я хочу тебя – хотеть невозможно, – Дима чуть улыбается, сталкиваясь со мной лбом. – Давай уже поговорим. Ты же понимаешь, что нам это нужно, да?

– И о чем же нам говорить? – я поднимаю брови. Да, я хочу, чтобы в кои-то веки говорил он. Потому что меня сейчас бесит абсолютно все. И он – в первую очередь.

– О нас, Полин, все же понятно, – негромкий, настойчивый, мягкий его тон отдается трепетом где-то в самой глубине моей души. – Я без тебя уже устал. Ведь и ты тоже, да?

Да.

Черт возьми – да.

Я его ненавижу, но да. Я без него не могу, я хочу только с ним.

От столкновения взглядов до столкновения губ – три удара сердца.

И это что-то вроде затмения. Темного, глухого, когда ни лучика света нет в моей душе, и кажется, что к моей груди приложили дефибриллятор и пустили напряжение.

Пять тысяч вольт, не меньше.

Ненавижу.

Вгрызаюсь в его губы и ненавижу его.

За каждый день, что я провела без него, за каждый день, что он провел с кем-то еще. За всех его стервочек – по отдельности и вместе взятых. Я даже жалею, что я не вампир. Я бы прокусила его губы насквозь, высосала до последней капли крови, досуха, просто чтобы его кровь в моих венах смешивалась с кровью моей. Чтобы он снова принадлежал только мне.

Горячие ладони сжимают мои щеки, и Дима тихонько рычит, потому что я кусаю его губы и царапаю его запястья.

– Издеваешься? – тихо шипит он, раздирая наш с ним поцелуй с таким напряжением, будто мы за это время успели срастись губами, – Нам поговорить надо, а ты меня только драконишь.

– Имею право, – огрызаюсь я. Кто из нас сейчас обломался сильнее?

У меня ощущение, будто мы – два просыпающихся вулкана. И мы оба сейчас дымимся, один другого сильнее, и скоро, скоро начнется уже что-то совершенно смертельное.

– Прости меня, – устало шепчет Дима, чуть прикрывая глаза. – Весна моя, я без тебя скоро сдохну, я уже не могу. Я знаю, что я виноват, знаю, что не надо было от тебя уходить. Я подыхал каждый день этих пяти лет. И дольше я не вынесу. Без тебя – нет. Вот как хочешь. Я могу только с тобой. И я не сдамся, не отстану, пока ты мне не поверишь.

В нем так легко утонуть… В одних только бездонных глазах моей любимой сволочи. Весь он – моя пропасть, мой зыбучий песок.

– Я ведь тебя не просила уходить, – сипло выдаю я, – мне было тяжело, но я справлялась. Мы могли дождаться конца твоего кризиса. Мы прошли бы через все это вместе.

Я произношу все это случайно. Эти мысли крутились в моих мыслях безумно долго, я мучила их, мучила саму себя ими, и вот они – вырвались из моей тесной черепной коробки, и будто хлестнули Диму по лицу. Я вижу – он вздрагивает.

Да-да, карты на стол, Димочка, я знаю, почему ты ушел, и я хочу понять – действительно ли поэтому.

Утонуть в нем не сложно.

Оправдать его – еще проще. Но стоит ли?

Элька ведь могла ошибаться… И этот пазлик… Он ужасно противоречивый. Мне странно думать о том, что развод мог происходить для меня.

– Родная… – Теплые пальцы пробегают по моему колену. И дыхание Димы становится судорожным. Ему не так уж просто сосредоточиться.

– Родная. – Повторяет Дима устало. – Да мы могли пройти до конца моего кризиса вместе. И по пути я бы добил тебя окончательно. Серьезно, я тогда и сам не отдавал отчет, какой ад тебе устроил. Это было нужно сделать. Для тебя. Чтобы ты начала писать снова.

Развод. Для меня.

Это звучит чудовищно.

Я ведь помню до сих пор, как раздирали меня изнутри ледяные шипы каждой из шести букв этого мерзкого слова.

Как я ощущала себя сиамским близнецом, только не тем, что успешно пережил операцию по отделению лишнего, а тем самым— лишним, лишившимся питающих вен, лишившимся сердца, отрезанным и выброшенным на помойку.

– Ты мог тогда просто сказать вслух, что не против того, чтобы я печаталась. Разводиться было не обязательно.

Именно после этого заявления Дима замолкает. И я не буду говорить ему больше ничего. Я хочу слушать. Я хочу понимать, что он ушел от меня именно поэтому, а не потому, что захотел “молодого тела”.