В мае 1908-го Толстой получает письмо, в котором индус Таракуатта Дас просит его высказаться в поддержку угнетенных народов Индии (при этом учение о непротивлении он не принимает). Яснополянский пророк раздражен. «Они добиваются права участвовать в правительстве, то есть закрепить то насилие, которые над ними совершается», «Нехорошо. Хотят конституцию, хотят участвовать в правительстве и только»216. Толстой пишет «Письмо к индусу», в котором говорит, что если отбросить «балласт» и «чепуху» (науку и религию), то «простой, ясный, доступный всем и разрешающий все вопросы и недоумения закон любви, который так свойственен человечеству, станет сам с собой ясным и обязательным»217. Выражения «сам с собой» и «обязательным» нуждаются в отдельном комментарии, но в целом эта переписка хорошо показывает главный объект ненависти Толстого – и это не насилие, а государство. С другой стороны, никак нельзя сказать, что толстовский путь – непрактичная утопия. В статье «О значении русской революции» (ноябрь 1906) Толстой пишет: «Если бы двести миллионов индусов не повиновались бы власти, требующей от них участия в насилиях, всегда связанных с убийством: не шли бы в солдаты, не давали бы податей на дела насилия, не льстились бы на предоставленные им насильниками отобранные от них же выгоды, не повиновались бы вводимым среди них английским законам, то не только пятьдесят тысяч англичан, но и все англичане вместе не могли бы поработить Индию, если бы индусов было не 200 миллионов, а одна тысяча»218. В 1906 это могло показаться фантазией, но в 1910 Ганди публикует «Письмо к индусу», вступает в переписку с автором и вооружается его методом, последствия чего хорошо известны. Гораздо сложнее оказался русский сюжет, и сказать, какое зеркало оказалось кривым – России или ее великого писателя (или оба) – не так просто и сегодня.