Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Неясные огоньки за окном, незнакомые, взаимозаменяемые, переменные. Впрочем, определить координаты в пространстве было легко: выйти в коридор, где между тамбуром и купе проводника подрагивает на стенке вагона расписание, табличка с конкретными географическими названиями в левом столбце — и условно-бессмысленными цифрами в правом. Время.
Со временем было непонятно все. Все вообще.
Кажется, позавчера вечером — или два дня назад? — Богдан, зарядив, наконец, мобилу в комнате общежития, где они сбросили инструменты и куда точно — он несколько раз переспросил и Арну, и Костика — точно-точно собирались еще вернуться, дозвонился матери и выдохнул свое «со-мной-все-в-порядке-не-волнуйся», в ответ вместо ожидаемой ругани, спасение от которой было лишь в отключении с линии, а лучше и телефона вообще, донеслось озадаченное молчание. Конечно, потом мать все же заорала практически по тексту, но эта пауза, момент непонимания сигнализировал однозначно: волноваться она еще не начинала. Но я же к тому времени не ночевал дома?.. сколько ночей?!
Потом он позвонил Вероничке, единственной из девчонок на курсе, кто не только прицельно стрелял глазками по сторонам, но и прилежно конспектировал все лекции и записывал задания вплоть до номеров страниц — по неискоренимой привычке отличницы, ничего общего не имеющей с интеллектом. На вопрос о степени ее готовности к модулю Вероничка выдохнула восхищенно: ну ты и отве-е-етственный, Богданчик! Она еще не начинала нервничать и паниковать тоже.
На гастроли они выехали первого. Это было последнее о времени, что Богдан помнил точно.
— Ложись спать, — посоветовала Арна. — Завтра въежаем в дивный шахтерский край, там могут начаться манцы.
Манцы начались еще до Богданова пробуждения. Как он восстановил потом задним числом, на какой-то промежуточной станции от поезда отцепляли пару-тройку вагонов, а в одном из них ехали звуковая установка и Влад, ехали нелегально, по договоренности с проводником — как, как ты договаривался, сволочь?! — орала Арна на Костика, когда Богдан разлепил глаза, — и надо было за неполных семь минут стоянки перезагрузиться (такое легонькое компьютерное слово, ага) в правильный вагон, где не было свободного места даже в тамбуре, а проводник ничего не желал знать. Но к тому времени, как разлепивший глаза Богдан предложил свои услуги в качестве одной человеческой силы, все уже вроде бы уладили. Во всяком случае, они опять куда-то ехали, и громыхали инструменты на верхних полках, и ящики с техникой загромождали все пространство, при малейшей попытке пошевелиться впиваясь в бок и подсекая под колено, и тянулась за окном бесконечная степь с вкраплениями терриконов, похожих на пирамиды для фараонских чиновников средней руки. Но судя по тому, как отчаянно Костик ругался с кем-то по мобиле, продолжая материться безадресно, когда пропадала связь, проблемы не кончились. Арны в купе не было, и Богдан ничего не понимал. Обращаться к Костику, изрыгающему многоэтажное, не представлялось разумным, а вот у Влада, чья мрачная рыжая физиономия торчала из-за ящика напротив, он рискнул спросить:
— Что-то не по плану?
— Руки!!! — заорал Влад, хотя Богдан ничего и не думал трогать.
И тут купе тряхнуло, ящики поехали прямо на Богдана, так что и правда пришлось выставить руки, подхватывая сооружение; прибыли. Хотелось бы знать, что теперь.
— Что ж вы тормозите так?! — заорала, возникнув, Арна. — Выгружайтесь!!!
Их никто не встретил, и кадавры волокли инструменты на себе к концу перрона, куда Костик подогнал что-то похожее на милицейский бобик, а Богдану удалось прицепиться на время к установке Влада, поминутно вопившего: «Руки!», и смыслов в его любимом слове звучало много. А потом вся команда с вещами толпилась сиротливым табором под черным ходом очередного ДК (Богдан уже навострился распознавать такие здания в любом ракурсе), на крыльце курили какие-то мужики в спецовках, свысока бросая любопытные взгляды, а маленький нервный дядечка в сером костюме выговаривал Арне, что он, конечно, помнит, и все в силе, и он сам только рад бы, но время, время…
Арна ему сказала. Вроде бы цензурно, однако воспроизвести Богдан бы не смог — а дядечку затрясло мелкой дрожью. Спустив голос, как сморщенный шарик, до дрожащего шепота, он признался:
— И наверху кое-кто против. Лично я только за, но там…
Она больше ничего ему не сказала. Просто двинулась вперед, и человечек с монашески возведенными глазами остался позади, в неактуальном прошлом, а он, Богдан — за очередными кулисами, под какофонию настраивающихся инструментов и Владово «Руки!» монтируя установку, а потом Арна уже стояла на сцене, и он ничего не успел — ни понять, что же все-таки происходит, ни даже заглянуть к ней в гримерку.
— Тьфу ты, — протянул сиплый мужской голос совсем близко. — И кто ее, шлюху, на сцену выпустил?
Богдан обернулся молниеносно, готовый дать в морду, прибить, изничтожить!.. и сглотнул, глупо стискивая кулаки.