Свое имя

«Происходит, — согласился он мысленно, злясь и на нее и на себя. — Работал бы с Ковальчуком, ничего не происходило бы. Придумал на свою голову!..»

Он ругал себя за все: за то, что тайком заглядывался на Тоню и, обманывая самого себя, поддавался той непонятной силе, которая тянула к ней, за Верину обиду, за то, что не понимал и не старался понять, что с ним делается.

Конечно, Алешка поступил по-свински, но разве это хоть сколько-нибудь убавляет его, Митину, вину? А как порадовала бы его Верина обида, если бы он не был виноват!

Тоня по-своему понимала его рассеянность и втайне ликовала. Поэтому замечания ее были беззлобными и делала она их скорее всего для того, чтобы «разговорить» Митю.

Поглощенный своими мыслями, Митя сидел на корточках в дымовой коробке паровоза и медленно работал ключом. Внезапно он почувствовал, как что-то шелковистое, похожее на паутину, щекотно коснулось его щеки. Он поднял голову. Занятая работой, Тоня, видимо, не замечала, что ее ореховый локон касается Митиного лица. Он отстранился.

— Я не кусаюсь. — Тоня обиженно спрятала выбившийся из-под берета локон, обдала Митю беспокойным светом своих глаз.

— Эй, друзья! Митя! — стоя возле паровоза, кричал Алеша и, когда Митя обернулся, жестом позвал его.

Митя вышел на передний мостик.

— Да ты снизойди, — махнул рукой Алеша. — Узнаешь новость.

Митя спустился с паровоза, холодно взглянул на возбужденное, красивое лицо Алеши.

— Полчаса уже кричу, — миролюбиво заворчал Алеша. — Сидят себе, как голубки, воркуют…

— Ты что, продолжать решил? — нахмурился Митя.

— Брось ты! Поздравляй меня. Разряд получил.

— Какой разряд?

— Рабочий разряд. Разрешите представиться: слесарь четвертого разряда Алексей Андреевич Белоногов. — Он выпрямился, что, правда, почти не отразилось на его росте, хотел надуть щеки для важности, но ликующая улыбка не позволила закрыть рот.

— Шутишь! — не поверил Митя.

— Убей меня гром! Какие тут шутки? Делать больше нечего. Сейчас пробу сдал. Завтра приказ прочитаешь…

Забыв про недавнюю стычку, Митя радостно заулыбался, схватил Алешку в охапку, оторвал от пола, покрутил в воздухе и поставил.

— Вот это да! Как же это ты?

— А так. Дали пробу, я отгрохал ее на высоком уровне, тютелька в тютельку по норме, и вопрос решен. Гениально, а? Ну, я побежал… — Он приложил к шапке два пальца и быстро зашагал по пролету своей «морской» походкой, но теперь в «качке» появилась неожиданная степенность.

Митя подумал с удовлетворением, что работа все-таки захватила Алешку, что Анна Герасимовна будет очень рада и что мастер Никитин — умнейший человек: этот разряд еще больше привяжет Алешку…

— Ну и парень! — неодобрительно отозвалась Тоня когда Митя рассказал ей об Алешкиной новости.

— А что?

— Настырный, как муха. Все-таки выходил, значит.

— Что — выходил?

— Да разряд. Каждый день клянчил у Никитина пробу.

— Кто, Алешка? — не поверил Митя.

— Он самый. Это-то меня и удивило: такие вроде друзья, а он все только про себя…

— А ты сама слыхала? — спросил Митя. — При тебе он клянчил? И зачем плести на человека!

Воинственно поднявшись, Тоня громко заявила, что никогда еще ни на кого не «плела», что клевета — не ее призвание, но что если Митя не верит ей, то пусть спросит у нормировщицы Зои Копыловой, она подтвердит, как наседал Алешка на Никитина.

— Пойдем, — настаивала она. — Сейчас же пойдем, зачем оставлять камни за пазухой…

Митя долго подавленно молчал. Потом спросил, почему же Тоня раньше не сказала ему об Алешкиных хлопотах.

— Не хотела. — Она исподлобья взглянула на него. — Не догадываешься, почему?

Митя покачал головой.

— Ладно, скажу. Ты получил бы разряд и сразу лыжи навострил из нашей группы, — призналась Тоня.

Он представил себе, что было бы, если бы Вера услышала эти слова, и поежился от внутреннего холодка. Не осмелясь посмотреть на Тоню, он пробормотал, что все равно перейдет скоро в другую группу.

— Очень уж ты тихий, — размышляла Тоня. — А он сделает на копейку, пошумит на целый рубль. Горластый он, пробойный. И потом, какой-то броский, видный…

Митя не отвечал. Ему хотелось поскорее увидеть Алешку, убедиться, что все это не так, все неправда, что у него и в мыслях не было бегать к Никитину, что мастер сам дал ему пробу. Нет, какой ни есть Алешка, но он не стал бы действовать в одиночку, тут что-то не так…

Он нашел его после смены в душевой. Окутанный паром, Алешка стоял под хлестким, крутым и шумливым дождичком. Глаза его были закрыты. Он блаженствовал. И даже бесконечные горячие струи не могли смыть с его лица выражение умиротворения и блаженства.

Он засовывал под мышки темные кисти рук, извивался, сопел и крякал от удовольствия. Потом принимался неистово тереть коричневую шею, фыркал, звонко шлепал себя по белым мокрым бокам, откидывал назад длинные темные, с зеленоватым оттенком, точно старые водоросли, волосы и с трудом, будто после сна, открывал глаза. В это время он и увидел Митю, стоящего посреди душевой с мылом и вехоткой в руках.