Свод (СИ)

— Что пан? — Самодовольно выкрикнул Хмыза. — Что ни говори, а для нас с тобой эта земля со свиной пятак, это я, Базыль! Вот и встретились. Видишь, как бог всё поровну делит? Теперь сила за мной и я с тебя за всё спрошу, за каждого убиенного моего человека, за свою пролитую кровь, за то, сильно ли неволил сестру мою. Глядишь, доведётся тебе сегодня ещё холопу и сапоги лизать…?

Люди притихли. Базыль ждал ответа, а Ёзеф и Степан, смекнув, кого послала им судьба, до поры безучастно молчали, изучая молодого пана.

Бледный, раненый, он едва держался в седле.

— Ну, — чувствуя позади себя мощную поддержку, давил Базыль, — что молчишь?

— По мне уж лучше молчать, — с дрожью в голосе ответил Война, — чем, заручившись чьей-то поддержкой, гавкать посреди поля, как голодная собака.

Сестра твоя взята была не полонной, её никто не держит, и фальварке её сейчас нет, так что ищи её где-то в соседних сёлах. А про остальное я тебе так скажу, конечно, если мне подрезать и вторую руку, то мне всё же придётся лобзать тебе сапоги, коими ты, басота, наконец, разжился. Однако, в отличие от тебя, мне мои сапоги достались по праву, и мне для того, чтобы их получить, не пришлось лобзать чей-то зад…

— У-у-у-у! — недовольно загудел отряд.

— Ах ты, — зашипел Хмыза, — сучёныш, я тебе…

Он поволок из ножен кривую русскую саблю, но чей-то властный окрик остановил его. Хмыза с опаской оглянулся и всё же выхватил клинок. Тут же воздух разрезал пронзительный свист, отозвавшийся глухим ударом. Базыль взвыл, выгнулся как лук и снова оглянулся. Позади него, зажав в руке длинную кожемятную плеть, высился в седле сотник Простов.

— Уймись! — Зло сказал он. — Если ещё не остыл, я повторю…

Хмыза скрипнул зубами и, поникнув головой, отъехал в сторону.

— Я русский сотник Простов, — продолжил Степан, — а ты, как я понял, …пан Война? Что ж, земля и, правда, со свиной пятак. Не скрою, добрый молодец, едем мы по твою душу.

— Странное дело, — удивился Якуб, — чем же это я сумел вам насолить? Или русские люди теперь стали больше привычны верить слову неблагодарного быдла, чем доблести высокородных панов? Христос велит прощать и я в своё время простил этого разбойника за бесчинства его людей. А вот он меня, чувствую, вашими руками решил «отблагодарить» по-своему. Мне долгое время приходилось соседствовать с людьми Руси и я, признаться, до сих пор думал, что все они в ладу с умом и духом.

— Ты жил на Руси?

— Нет. Случилось мне учиться оружейному делу в далёких землях, и был у меня там друг, Афанасий Чохов…

— Степан, — сказал кто-то за спиной русского сотника, — есть у царя такой мастер пушечник, Чохов. То, видать, за границей учился его сын…

Простов решительно поднял руку, и голос стих. Породниться духом с литовским паном на почве тёплых чувств к собственным землякам никак не входило в его планы. Но, с другой стороны, была во всём этом какая-то закавыка. То ли у Степана и на самом деле вызывал чувство жалости этот молодой человек, то ли прав был Ёзеф и русский сотник вдруг ни с того ни с сего просто: «добрым стал». Кто его теперь разберёт?

А ведь этот подпанок, почти наверняка знает, чем ему грозит подобная встреча. Знает, а держится молодцом. Хотя в этом нет никакой загадки, всё просто и читается в его взгляде. Трус бы прятал глаза, дурак — смотрел так, будто этим может вселить страх в сердце противника, а этот смотрит с тревогой, но не на них, а на пленённую девушку, показывая тем самым, кто и что в этой жизни ему дороже всего на свете. Вот уж воистину: «Блажен любящий».

Сотник тяжко вздохнул от этих непростых дум. Не было сегодня в его сердце желания убивать:

— Ты, верно, знаешь, хлопче, что встретил в чистом поле не сватовской выезд? Сама судьба твоя стоит на кону.

— Знаю пан, сотник. — Просто ответил Якуб, чувствуя, как холодная лапа смерти, словно зазевавшегося воробья схватила болью его ноющее сердце. — И хоть вы и я крестимся по-разному, я, как и вы зрю во Христе сына божьего и прошу, …пусть она не видит как …меня…. Вы же не басурмане. Хотите убить — убивайте, но не дайте вычернить то, что дано богом..., — Война вдруг оглянулся. Позади него чуть живой от страха, вцепившись одеревеневшими пальцами в холку коня, сидел Казик. — Пан сотник, — продолжил Якуб, — и слугу моего отпустите, что вам с него проку?

Простов колебался. Мысли, будто торгаши на ярмарке, шумно толкались в его буйной голове. С одной стороны, нужно блюсти цель и задачу, ведь не зря же столько шли в эдакую даль? С другой, …жалко эту детвору. С третьей, кто знает, может быть за этим молодым стоит кто-то ещё и то, что пан тут маячит, только даёт время другому на то, чтобы как следует подготовиться к встрече непрошенных гостей. «Хотя, — заключил про себя Простов, — это вряд ли. Отправлять этого молодца к нам навстречу — верная гибель».