Свод (СИ)

Они стремительно сорвались с места и пустили лошадей взапуски[i] к далёкой зияющей ране оврага, того самого, у которого несколько дней назад впервые встречались Якуб и Сусанна. У самого края горбатого овражьего берега, словно каменное изваяние застыл Всадник. Он смотрел куда-то вниз. Вскоре и он заметил приближение гостей.

Якуб и Свод, повинуясь чувству соперничества, почти одновременно взлетели на приовражный холм и едва смогли остановить разгорячённых скачкой коней.

— Пан Лянге! — вскричал Война, утихомиривая своего скакуна. — Вот так встреча. Что вы тут делаете…?

— О! Пан Якуб, приветствую вас и…

— Это мой друг, мистер Свод, я рассказывал вам…

Ричи, понимая, что разговор идёт о нём, привстал в стременах и поклоном поприветствовал неизвестного. Тот имел широкую кость, был крепок в плечах и выглядел как человек военный, совсем не избалованный поместным житьём.

— Свод, о, простите, пан Мечислав, — затараторил Война, судорожно перескакивая с одного языка на другой, — Свод это мистер Лянге, тот, у которого служил Эшенбурк. Простите, мы с ним пообщаемся, а после я всё переведу вам…

— Не беспокойтесь, — понимающе кивнул англичанин и стал пристально всматриваться в дальний угол оврага, где, подозрительно вздрагивая, шумел густой кустарник…

— Вы так и не ответили, — краем глаза замечая интерес Свода, продолжил Война, — пан Лянге, что вас сюда привело?

— Кабан.

— Кабан? — удивился Якуб.

— Представьте себе, — улыбнулся пан Мечислав. — Я вёл его издалека. Подъеду ближе, он, наглец, атакует, отпущу — бежит так, что и на лошади не догнать, вот так и развлекаемся догонялками. У меня-то с собой нет ничего, чем можно было его побольней «укусить». Из всего арсенала только русская сабля. Она хоть и оттянута, как турка[ii], а всё равно на кабана с ней не пойдёшь. Так что, дорогой друг, теперь я точно знаю, что означает поговорка: «видит око, да зуб неймёт».

Эх, — вздохнул Лянге, — мне бы уже давно плюнуть на него и вернуться домой, да охотничий азарт заедает, ведь знатный трофей там, в кустах зашился. Пан Война, а у вас нет с собой чего-нибудь …из малой артиллерии?

— Нет, пан Мечислав, — невольно рассмеялся Якуб, — мы с паном Сводом на прогулках обходимся без рушниц.

— А жаль, — с сожалением заключил Лянге, — знать не судьба зверю, сегодня попасть в котёл. Однако, — легко отстранился он от шутливого оттенка разговора, — как это ни прискорбно, но мне кажется, что грядут те самые времена, когда вот такие заурядные прогулки без оружия станут небезопасны.

Война, соглашаясь, кивнул:

— Вы имеете ввиду вылазки русских на литовские земли?

— Вылазки? — Удивился Лянге, наскоро смерив взглядом, продолжающего оставаться безучастным к их разговору, Свода. — Ещё три года назад под Смоленском у русского царя в его «великом наряде[iii]» было одних только больших и малых пищалей аж до двух тысяч. До двух тысяч, Якуб! Не мне вам об этом говорить. А ещё пушки, рушницы, самопалы? Таким арсеналом никто из наших соседей похвастать не может. Вам, как человеку знающему толк в оружейном деле известно, сколько ещё можно добавить и доработать этому войску за три года при их-то нынешнем царском упоре на ратное дело.

Неспроста их малые отряды настолько обнаглели, что бродят по Литве, едва ли не как у себя дома. Хотя, — пан Лянге незатейливо отмахнулся от своей же неверной мысли — если правда то, что у него под саблей стоит наше, бежавшее от работы быдло, то им тут и на самом деле все стёжки-дорожки знакомы как родные.

Я достаточно хорошо знаю, пан Якуб, о «власти свободного скота» ещё с Италии. Там знатные богатые и образованные мужи уже давно разобрали по косточкам сию непростую науку — управлять подобным стадом и то…. Не тут, так там чернь взбунтуется и творит страшное. Жаль только, не вслушивался я внимательно в доводы и разъяснения умных людей, думал, что меня сие дело никак не коснётся. А теперь вижу, что не миновать и нам с вами разгула этой самой власти.

Если переложить с итальянского языка одну известную мудрость, то получается, что: «нет на свете ничего страшнее, чем месть голодных собак». Ещё там говорят: «Власть свободного скота длится только ночь. Она коротка, но порой и великому воину короткого клинка достаточно». Поверьте, даже за одну ночь ленивые голодранцы, способны сотворить страшное, а что они творили в Палермо, я видел собственными глазами и не пожелал бы видеть это дважды.

Знаю одно. Люди, неспособные работать, могут только разрушать. Те, у кого руки работают больше языка, отходят быстро. С ними ещё можно договориться, а вот ленивое и пьяное быдло….

Война молчал, будучи шокированным внезапной переменой настроения, случившейся с паном Лянге. Возмущение того было столь красноречивым и напористым, что казалось, будто сии речи вещает, по меньшей мере, особа княжеского рода, а не человек из обширной литовской когорты обедневшей шляхты.