Свободный полет. Беседы и эссе

— Знаешь, Вадим, у меня были хорошие учителя, начиная со «Щепки», которые все-таки научили в первую очередь не пытаться кому-то другому понравиться и угодить, а нравиться прежде всего себе. Как-то странно строить свою жизнь и при этом оглядываться на чужие интересы. Угодить можно только качеством своей работы. А всё остальное к профессии не имеет никакого отношения. Я не знаю ни одного великого художника, который бы сначала пытался угодить, а потом уже писал свои произведения. Нравлюсь я кому-то как личность или нет — это вообще не имеет отношения к профессии, на экране останется только тот образ, который у меня получился.

— У тебя бывали случаи, когда ты начинала сниматься, а потом вдруг понимала, что ты и режиссер — две несовместимые стихии?

— Конечно. Но я всё равно продолжала сниматься.

Естественно, еще ни один проект я не завалила. Если происходит столкновение интересов, то мы пытаемся его разрешить путем переговоров. Но случались проекты, где мы с некоторыми режиссерами на определенном отрезке съемок уже переставали понимать друг друга. Где-то меня оставляли в покое режиссеры и…

— …давали доиграть так, как ты считала нужным?

— Да, соглашались с тем, что я была права.

— Вот эта бескомпромиссность, нежелание кому-то угодить у тебя в крови?

— Почему бескомпромиссность? Мне кажется, что все мы такие многосложные, всё зависит от ситуации. Просто слово «угодить» вообще не про меня. Кому я должна угодить? Не понимаю. Мне дают работу, и я ее делаю как профессионал. Угодить я должна только зрителю, тому, для кого я работаю, зрители должны что-то получить от моей работы. Все остальные — это цеха, такие же, как и я, мы все делаем общее дело.

— Когда на съемках фильма «Елена» ты встретилась с Андреем Звягинцевым, то сразу поняла, что это твой режиссер, человек твоей группы крови?

— С Андреем мы встретились гораздо раньше: в его картине «Изгнание» я озвучила Марию Бонневи, главную героиню, после этого он снял короткометражку «Нью-Йорк, я люблю тебя» для альманаха, где я читала закадровые стихи. Поэтому мы с ним уже были знакомы, только на площадке не встречались. Я понимала его манеру, перфекционизм Андрея. А когда встретились уже на площадке съемочной… Ну что тут сказать, прекрасный режиссер!

— Потом был «Левиафан». Внешне ты играешь очень сдержанно, но с таким накалом драматизма! Просто потрясающе… В «Левиафане» ты снялась с Володей Вдовиченковым. Вам предлагают еще играть вместе?

— Совместных предложений у нас много. Но пока особо ничего не заинтересовало. Пока это просто чьи-то попытки попользоваться нами, а вот в этом участвовать мы не хотим.

— А ты сразу чувствуешь такие нотки, да?

— Уже по звонку, по тому, как с тобой разговаривают, чувствую. Понятно же, с каким прицелом тебя зовут сниматься и чего от тебя хотят. Мы, актеры, наверное, отчасти все-таки психологи, потому что мы всю жизнь изучаем человека, взаимоотношения людей. Мы ничем другим не занимаемся, кроме того, что разбираем причинно-следственные связи. Но мне изучения человека, самой себя, в конце концов, в рамках одной актерской профессии недостаточно. И я иду за помощью к науке, к ученым. Читаю труды филолога Татьяны Черниговской, слежу за ее выступлениями, лекциями.

— Прямо ходишь на лекции?

— Нет, пока только в интернет-пространстве их нахожу. Черниговская занимается нейронными связями в мозге — нейролингвистикой, психолингвистикой. Это очень интересно. Она «отделяет» мозг от человека… Послушай, нет смысла углубляться сейчас в такие научные дебри.

— Ничего-ничего, продолжай.