Свободный полет. Беседы и эссе

— Скорее всего. Но дело не в том, что я как-то выступал против этой школьной системы. Мне говорили, что нельзя сидеть на подоконнике, а я не понимал, почему нельзя. Бывало, доводил преподавателей до истерики. Одна учительница говорила мне: «Саша, ты еще вспомнишь школу».

— Вспоминаешь?

— Вспоминаю. Вообще я понимал, что эта учительница любила меня. Я сообразительным был. Имея тройку по математике, полгода не изучая предмет, мог с лету написать контрольную. До седьмого класса я был отличником, а дальше, когда пошли химия, физика, английский, появились тройки. За все годы обучения я выучил всего несколько слов по-английски: «кошка», «собака», «меня зовут Саша» и еще «я счастлив».

— А ты был счастлив?

— На тот момент — конечно. У меня жизнь в гору шла. Казалось, что всё классно. Ты живешь на полную катушку, у тебя много друзей. Учеба была второстепенным делом. Я прожигал время, гулял. В какой-то момент заинтересовался криминальными историями. Двухтысячные годы. Помню, в школу, в техникум парни ходили в спортивных штанах, спортивной куртке и с тоненьким пакетиком, в котором были одна тетрадка и ручка. Никаких портфелей — это же оппозиция. (Смеется.)

— Ты сейчас нарисовал автопортрет?

— Нет-нет. У меня был рюкзак, куча тетрадей. Просто у нас вообще был бандитский двор, я видел, чем занимаются старшие. Вот они сидят на лавке, их там человек двадцать, они «дела» решают. Мимо пройдешь, тебе говорят: «Иди отсюда, мелкий». Уходя, видишь: подъезжает машина, потом разборки начинаются.

— Неужели, кроме такой «романтики», тебя ничего не интересовало?

— Родители всё время отдавали меня в различные спортивные секции. Каждый год я занимался чем-то новым: баскетбол, шахматы, гимнастика, бокс. Но не было какого-то одного дела, про которое я бы мог сказать, что это мой путь. Мне кажется, это вообще основная проблема провинциальной молодежи: там никто никому не указывает путь. Когда я приезжаю сейчас домой, то вижу, что ребятам просто нечем заняться. Они могут выйти на улицу и два часа обсуждать диски машины, могут снять и прокатить колесо…

— К счастью, сам ты сумел вырулить на другую дорогу.

— Я вовремя уехал в Германию.

— Неожиданный кульбит.

— Когда мне было шестнадцать, я поехал в Штутгарт, к папиной сестре. Думал, что останусь там жить. Первое время я ходил в бассейн, много общался с немцами, ассимилировался. Наблюдал за жизнью различных субкультур. Понял, что так, как у нас в Челябинске, там никто не одевается, и сам постепенно переоделся. Правда, через полгода я вернулся домой, и не по своей воле.

— Что случилось?

— А как я мог там остаться? Я просто сначала не понимал, что это невозможно, не знал всей этой процедуры. Только потом до меня дошло: для того чтобы я туда перебрался насовсем, маму должны были лишить родительских прав. И я вернулся. Опять Челябинск, подъезды… Долго горевал по этому поводу. Вернулся зимой, в школу меня обратно не взяли, сказали: «Нет-нет, уже середина года. Мы даже не уверены, возьмем ли тебя в следующем году». Эти полгода я лежал дома, читал книги. У меня была депрессия.

— Наверное, это слишком громко сказано.

— А как сказать иначе? У меня разрушились мечты. Это как разогнать поезд и в последний момент его остановить. Я «разогнался» от мыслей, что буду жить в Германии, от мыслей о красивой жизни. А в Челябинске что? Бедность, мутные перспективы, криминал — какое будущее? Естественно, я очень переживал. Сейчас понимаю: это была бы полная дурость, если бы у меня получилось остаться там, в Германии.

— Хорошо, а как удалось изменить ситуацию в свою пользу?