Свободный полет. Беседы и эссе

— Вот эта татуировка (показывает), может быть, кажется абстракцией, но если присмотреться, видно, что это две души. Как у Гёте: «Есть две души во мне, от одной хочет избавиться другая». Вот, собственно, такая интерпретация. А это (показывает) такая наколка по молодости, но я о ней не сожалею, она характеризует, что я расту как личность.

— В тебе сплетены две души?

— Человек — очень двойственное существо, мы иногда совершаем такие поступки, которых сами от себя не ожидаем. Есть приземленные чувства и в то же время есть и высокие чувства. Это всё в нас как-то вместе существует.

— У тебя такой стремительный рост идет — и духовный, и профессиональный.

— Надеюсь.

— Успеваешь сам за собой?

— Мне кажется, успех первого фильма — это больше результат везения, нежели профессионализма. Потому что в течение всей жизни ты накапливаешь, накапливаешь, а потом выплескиваешь абсолютно всё в первый фильм!

— А у тебя уже есть идея второго фильма?

— Да, есть, это не связано с Северным Кавказом, это связано с поствоенным временем.

— Опять прошлое.

— Да, опять. История о девушке, которая возвращается с фронта и пытается начать жить заново. И дальше отношение к фронтовичкам со стороны населения и так далее. Посмотрим. Там очень тяжелая структура, мне пока очень нелегко над этим материалом работать. Я снова буду работать в соавторстве со сценаристом. Точно могу сказать: я не буду снимать по заказу. Если история не моя, я за нее не возьмусь.

— Ты занимаешься интересным делом, сочиняешь новый фильм и при этом говоришь, что обязательно должна наступить черная полоса.

— Да. Не знаю, посмотрим. Но очень важно не упиваться этой черной полосой, иначе можно впасть в депрессию. У меня она была уже, когда я жил в Москве. Я тогда отчаялся найти какой-то бюджет на первую картину, потому что когда тебе всё время отказывают, отказывают, у тебя постепенно опускаются руки. И вот этот затяжной депрессивный период — он на самом деле помог мне на съемках «Тесноты», помог найти какие-то художественные вещи.

— Как ты ощущаешь себя в своем возрасте?

— Мне кажется, я такой старик, если честно, — по образу жизни, я имею в виду. Так что возраст — это просто цифры, есть люди сорока-, пятидесятилетние, но ментально они абсолютно дети, у них какие-то подростковые ценности.

— А ты уже старик.

— У меня такое ощущение. В плохом, наверное, смысле больше, нежели в хорошем.

— В чем же это проявляется?

— В том, как я проживаю свою жизнь. Нет во мне какого-то такого юношеского, молодого драйва, импульса.

— Звучит как приговор самому себе.

— Не знаю, честно. Я не очень хочу быть частью киношной тусы, я просто хочу сконцентрироваться на творчестве.

Юлия Снигирь Крепкий орешек

Настоящим актерским откровением стала для меня Юлия СНИГИРЬ в роли помещицы Салтыковой в многосерийном фильме «Кровавая барыня», показанном на канале «Россия». Удивительно, как актрисе хватило сил, прежде всего душевных, играть на протяжении огромного количества серий такую страшную зловещую героиню, маньяка и садистку, для которой человеческая жизнь не значит ровным счетом ничего! Причем на экране у этой героини почти нет сильных эмоциональных проявлений, — все чудовищные деяния происходят хладнокровно, спокойно, даже обыденно, и от этого становится еще страшнее. А какой убийственный, темный взгляд у Снигирь — Салтычихи! Вот пример блистательного актерского перевоплощения, ведь в жизни Юля очень обаятельная.

Подчеркну, что интервью с Юлей Снигирь мы сделали в 2017-м, еще до того, как «Кровавая барыня» вышла на экраны. И не только «Кровавая барыня», но и «Хождение по мукам», где актриса в то время снималась.

— Юля, ты до сих пор ассоциируешься у многих с фильмом Фёдора Бондарчука «Обитаемый остров». Дебют, главная роль, громкая премьера… Насколько психологически ты тогда была готова всё это пережить?