Свободный полет. Беседы и эссе

— Ты молодой парень, внешне привлекательный. У тебя романы какие-то случаются? Или ты эту историю для себя пока отсекаешь?

— У меня есть отношения, но я не ловелас никакой, я не зациклен на этом, и всё. Не подумайте, к отношениям я отношусь серьезно, но я не делаю на них акцент.

— Скажи, а как родители в итоге отнеслись к тому, что твоя жизнь развернулась на 180 градусов?

— Когда я захотел снимать кино, они отнеслись к этому негативно, потому что на Северном Кавказе нет кинематографа как такового. И они видели, что все мои начинания не имели продолжения, никакого прогресса не было. Родители думали, что это очередное мое желание, которое ни к чему не приведет. Но потом, когда я поступил к Сокурову и они увидели первые плоды моих трудов, то стали меня поддерживать. Я недавно был в Нальчике, и родители мне сказали, что я подарил им такие эмоции, которые они никогда не испытывали. Я снял кино, потом вся эта шумиха с Каннами, затем «Кинотавр»… Это очень приятно. Потому что оправдать ожидания родителей — это одна из главных, наверное, целей.

— Вот ты говоришь «шумиха с Каннами». Я понимаю, что готовым к этому быть невозможно. Что ты испытал тогда? Шок? Жизнь как кино?

— Это какая-то сказка получается. Потому что в течение двадцати пяти лет, что я жил в Нальчике, я вообще не думал, что когда-нибудь сниму фильм и поеду с ним на Каннский кинофестиваль. Приз в программе «Особый взгляд» — это нонсенс для меня. Еще когда я узнал на пресс-конференции, что в «Особый взгляд» попадает «Теснота», я сперва не поверил, подумал, что я ослышался или еще что-нибудь. Я не знаю, это какое-то чудо. Я говорю, я очень удачливый: мне повезло, что Сокуров открыл мастерскую в Нальчике, мне повезло, что я попал туда, мне повезло с первым фильмом попасть в Канны. Теперь надо, чтобы всё это стало не просто везением, а ремеслом. Чтобы был всегда только профессиональный результат.

— А кто отправил «Тесноту» в Канны?

— Мы отправили его от фонда Сокурова. Любой может отправить свой фильм в Канны. Мне ответили на почтовый адрес, которым я уже давно не пользовался, поэтому я не знал, что мы попали в «Особый взгляд», а узнал только на пресс-конференции. Так что это прямо экспириенс такой.

— В Каннах тебе нужно было себя как-то специально «подавать», определенным образом вести?

— Это была не первая моя поездка в Канны, я был там в 2015 году с короткометражкой, но это был Short Film Corner, то есть не основная конкурсная программа. На этот раз я чувствовал себя спокойно до тех пор, пока не вышел на сцену и не стал представлять фильм. Представлять фильмы для меня всегда какое-то испытание и волнение. А потом, после показа, всё было как-то очень легко.

— Ты говоришь, Сокуров учит студентов, что не должно быть жестокости и насилия на экране, но у тебя и насилие, и жестокость в фильме есть. Причем до такой степени, что хочется глаза от экрана отвести.

— Если вы про сцену казни, то там звуковое насилие. Визуальное насилие там две секунды идет. Ты не видишь, что происходит. Там не надо закрывать глаза, там надо закрывать уши, чтобы этого не ощущать.

— Я вообще твой фильм воспринимаю как притчу, со всеми атрибутами этого жанра. Ты снимаешь фильм в стиле ретро — события разворачиваются в 1998 году. Ты ведь тогда был еще совсем маленьким. Почему, Кантемир, ты пошел вглубь истории?

— С одной стороны, это вызов для меня как для режиссера. С другой — это место памяти, отрезок, который будет со мной на протяжении всей жизни. У меня всегда в памяти всплывают девяностые годы — наверное, потому, что это сопряжено с моим детством. Эти воспоминания не постоянны, они как-то вспышками проявляются. И для меня то время как Атлантида, меня туда тянет почему-то. И мне захотелось показать вот это ощущение того времени.

— Да, но твое детство сопряжено с некоей романтикой, а фильм достаточно безжалостный.