Свободный полет

Он благодарно кивнул. Вполне возможно, мне нужно сделать клуб единомышленников «Ненавистники таксистского лицемерия». Нас бы объединяло общее чувство ненависти к таксистам, которые, к примеру, при цифрах на счетчике «47,23» отчаянно пытаются показать озабоченность поиска сдачи (с того же полтинника). Финальная сцена поездки всегда мне напоминала театр, преисполненный чувств и эмоций: «Я сегодня очень сильно устал, пассажир. У меня жена и пара голодных детей. Я кандидат исторических наук, но волей судьбы должен зарабатывать на хлеб извозом. Как настоящий профессионал своего дела, я не могу уступить педантичности и округлить «47,53» до ровных пятидесяти, т. к. это может вас оскорбить, пассажир. С другой стороны, вам было бы удобней расплатиться целой купюрой, чтобы не искать мелочь (возможно оплата мелочью вас оскорбит). Данная ситуация заставляет принять меня единственное правильное и волевое решение – я округлю «47,23» до «48» несмотря на общепринятые правила округления и дам сдачу целой купюрой. О нет! Я видимо слишком долго принимал решение и вы из-за спешки решили расплатиться большей суммой в виде одной купюры. Этот жест очень щедр пассажир, но я чувствую себя неловко. Я просто обязан выразить свое почтение твердым «Угу».

– Хорошей ночи, – сказал я, покидая автомобиль.

– До ночи еще дожить надо, – ответил водитель перед тем, как я захлопнул дверь.

Серьезно, эта десятисекундная немая сцена со счетчиком меня просто убивает. Вы никогда не всматривались в лицо таксиста, перед тем как он оглашает сумму? Всмотритесь, посмеемся потом вместе за пивом. Я говорю что меня факт лживой озабоченности злит, хотя описал смешную (как по мне) сцену – раздражение и злость переросли в сарказм с примесью безразличия. Не знаю что хуже – осознание того, что ты не можешь повлиять на систему, или безразличие к вопросу поиска рычага влияния на нее.

Под мелодию собственных мыслей я проделал пару торопливых шагов к домофону (моросил дождь) и набрал номер. После трех гудков в динамике послышался немолодой женский голос:

– Кто?

– Я, мам.

– Сейчас открою.

Я потянул на себя ручку двери и вошел в подъезд. На четвертом этаже в дверном проходе меня уже ожидала мать:

– Почему не на лифте?

– Держу себя в форме.

– Ой! Да расскажи! Итак худющий! Какая форма?

Я сдержался от лишних комментариев и зашел в квартиру.

– Привет!

– Здорово, – ответил я брату, стягивая с себя кеды. – Чего при параде? Пятница вроде.

Максим окинул взглядом свой костюм:

– Да решил не переодеваться. Сейчас быстро поем и на гульки пойду.

Из-за моей спины раздался голос матери:

– Что ты быстро поешь? Я ничего не готовила. Пятница – холодильник пустой. На рынок только завтра!

У матери была привычка готовить комплексно один раз в неделю, чтобы хватило дней на пять-шесть.

– Вот видишь, Стас, никакого праздничного стола к твоему приходу.

Прошло пять лет как я съехал от семьи. Решение было импульсивным, но правильным – ютиться втроем в двухкомнатной квартире с возрастом становилось тяжелее.

Изначально дальнюю комнату делили мы с Максимом, а родители располагались в проходной комнате (т. е. зал). Комнатное пространство делили пополам: «Здесь мой творческий беспорядок (гитары, комбик, нотные тетради), а здесь твой гармоничный хаос (боксерские перчатки, Sony Playstation, маленький телевизор)». В нашу небольшую комнатушку еще умудрились поместиться (помимо кроватей) письменный стол и шкаф с одеждой. В школьные годы доходило до скандала – я не мог играть на гитаре, потому что это мешало брату бить морды в компьютерных играх, а родители попросту не были в восторге от того, что я играю и сочиняю. В теплые времена года я прятался на балконе и гитарными звуками причинял головную боль соседям. Зимой же этот план не работал. В чудные периоды «переходного возраста» моя тяга к пониманию потребностей близких и компромиссам куда-то улетучивалась – дело доходило до драк. Первая моя драка с братом…