Свобода выбора фатальна

– Я люблю сомневаться во всем… – продолжала с пылом, вдохновением разрумянившаяся Лера, вспоминая и вживаясь в текст детства, юности, текст предчувствия фатума. – Это расположение ума не мешает мне решительности характера; напротив, что до меня кажется, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь!..

– Есть… – радостно воскликнул Брагин. – …Вот оно то звено, которого мне, нам не хватало. Надо смелее идти вперед, когда не знаешь, что тебя ожидает…. Вот оно!.. И еще: хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь… А если смерти в мысли нет, то и худшего в судьбе ничего не случится… Ай, да Брагин, ай да сукин сын, ай, да Лера… Нащупали всем миром с тобой ускользающее звено нашей будущности…

– Что нащупали?.. – как-то неуверенно спросила Лера. – Вдвоём вместе или по отдельности?

– Потом, потом… – буркнул Брагин. – Не отвлекаемся… Давай вспомним, как там завершается разговор Печорина с Максимом Максимычем, когда герой нашего времени – чувствуешь, как звучит, нашего, а не того времени! – пожелал узнать мнение старика насчет предопределения… Это когда Печорин чудом вышел из переделки – осечка у казака, зарубившего твоего предка, вышла…

Лера улыбнулась странной неяркой, загадочной улыбкой и на память тихо и торжественно прочитала с закрытыми глазами финал потрясающего «Фаталиста»:

– «Да-с, конечно-с! Это штука довольно мудреная!.. Впрочем, эти азиатские курки часто осекаются, если дурно смазаны или недовольно крепко прижмешь пальцем. Признаюсь, не люблю я также винтовок черкесских; они как-то нашему брату неприличны: приклад маленький – того и гляди нос обожжет… Зато уж шашки у них – просто мое почтение! – потом он примолвил несколько подумав. – Да, жаль беднягу… Черт его дернул ночью с пьяным разговаривать!.. Впрочем, видно уж так у него на роду было написано!..» Больше я от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений…

Молчали после последних фраз «Фаталиста» долго… Брагин всплеснул руками и пылко заговорил:

– А ведь последние слова о нелюбви к метафизическим прениям не случайны… Речь идет о хрупкости так называемой «первой философии – метафизики», незыблемом древнейшем умозрительном учении о первоначальных основах всякого бытия или о сущности мира… Где геометрия Евклида, классические физические законы – все на веки вечные… И все это по боку в макро– и микромире… Все это частный случай, не работающий ни во Вселенной, ни в атоме… Вот тебе и тихоня Максим Максимыч… Жаль всех нас бедняг… Одного твоего предка черт дернул ночью с пьяным разговаривать, другого потомка двинуть навстречу бесам… Видно уж так всем нам на роду написано – каждому свое…

В драматических хитросплетениях их странной интеллектуальной игры в Вуича и Печорина он зацепился мыслью за пока неведомый ему Гордиев узел творения из их нынешнего «здесь и сейчас» отдаленного будущего – спасения и рождения их ребенка. Только надо разрубить этот узел в ближайшее время, не тратя многих сил на его распутывание…

– О чем ты думаешь, милый

– Есть у русских такая слабинка – сразу всему миру, всей вселенной помогать… Нет, чтобы сначала самым своим близким, друзьям, любимой женщине помочь – сразу всей вселенной… Давай этот небольшой узелок на развилках времени с моей Лерой развяжем и разрубим… А потом уж по крупному будем рубить глобальный узилище… Сдается мне, его все равно не разрубить… Но, глядишь, люди потом и за попытку – не пытку – спасибо скажут… В конце концов, нет ничего страшнее червя равнодушия и предательства…

Глава 48

Брагин стал рассказывать, думая об их упоительной игре в Вулича и Печорина, о времени правление царя Гордия среди царей Фригийских из династии, вымершей в шестом веке до новой эры… Что первый царь этого имени Гордий, по преданию, был простым поселянином.

– И был Гордий совсем не господином, не буржуа, не рантье или шинкарем, а простым рабочим и крестьянином одновременно, и символ у его рабоче-крестьянского государства был серп и молот, как у страны Советов. Трудяга Гордий основал город Гордион при впадении Скопаса в Сангарий и пожертвовал в храм Зевса свою колесницу-телегу, около дышла которой привязал ярмо, и завязал все это в крайне запутанный узел, названный по его имени «Гордиевым». Его сыном от «крестьянской» богини Кибелы, ставшей царицей, предание называет Мидаса… Фригийская богиня Кибела, само олицетворение труда и матери-природы, в Греции отожествлялась с критской матерью Зевса, Реей, и обыкновенно называлась «великой матерью богов

– Опять античные аналогии… Никак без них…