Свобода выбора

У многих юношей — у девиц пореже — была такая решимость выражена на лицах и в походке, когда они приближались к тому или другому столу, как будто они выбрали специальность годы и годы тому назад, давным-давно все обдумали, все взвесили и теперь для них нет ничего, в чем они могли бы сомневаться. (Нелепин им вдруг позавидовал.) Правда, в этой решительности пребывали почему-то мальчики малорослые, иной раз просто детки, на вид ученики класса шестого, не старше. Другие же, те, что выглядели взрослыми мужчинами, с дамскими клочками-косичками на затылке, с едва заметными, а все-таки усиками, — те на столы комиссии наваливались телами, показывая и секретаршам, и доцентам, институту в целом, а может быть, и в целом государству, что делают громадное одолжение, в этот институт поступая. Одолжение надо ценить и ценить, уважать и уважать начиная с сегодняшнего дня и кончая… не кончая никогда.

Те же, что приходили с мамой или с папой, выслушивали родительские наставления и советы с рассеянностью, свойственной вообще отношению младшего поколения к поколению старшему. В России, думалось Нелепину, настоящее никогда не было естественным образом связано с прошлым, но всегда неестественным: полное непонимание, полное отрицание прошлого настоящим, презрение одного к другому… «Отцы и дети».

Но все равно около колонны посредине залы было некое сумеречное пространство, в котором группировались родители со своими собственными детками и давали им последние, совершенно бесполезные, но вместе с тем ценные, указания.

Высокую, стройную девочку в коротенькой юбочке, а еще в каком-то почти что безрукавом цветастом балахончике и папа и мама взяли в тиски, и мама говорила:

— Лира! Иди на «драгоценные металлы»!

— Я тебе русским языком объясняю, — отвечала девица, — я на «драгоценные» не выдержу! Видишь, сколько там толкается народу? Там — конкурс! Не соображаешь — кон-курс!

— Твое дело — заявление подать. Понятно? А насчет конкурса без тебя есть кому побеспокоиться. Не твоего ума дело!

— Там учиться трудно. Мне не смочь.

— А ты на первом курсе с парнями меньше занимайся, тогда сможешь. Главное — первый курс!

— Не смочь.

— А я говорю — сможешь! Мы с отцом и платьице специально сладим для занятий, для серьезных, а не как-нибудь. А ты что, отец, — как воды в рот набрал? Вопрос решается жизненный, а с его стороны — никакой поддержки. Ни вот этакой, — показала мама под самым носом папы верхушечку мизинца; мизинец мизинцем, но он и его кончик все равно были солидными.

Отец сухонький, старенький, значительность в нем была, но угасающая, и было удивительно, что этот старичок лет семнадцать тому назад сладил этакую девицу.

— Ну?! — потребовала от него супруга. — Молчим?

— Так-то так, — сказал папаша, — но там, на «драгоценностях», там непременно будут оперировать враги народа. Это закон: будут. Сама подумай, где же им еще нынче оперировать, как не на «драгоценностях»?

— А мы возьмем за правило: приводить знакомцев с факультета к нам домой. И ты гляди и оценивай — враг или не враг? Ты что — напрасно жизнь прожил, что ли? Чтобы не узнавать?

Кончилось — девочка Лира, светленькая, с голубенькими глазками, махнула рукой и сказала: «Я вас честно предупредила — сами и отвечайте!» — и пошла к столу, за которым принимали заявления и документы на «драгоценные металлы».

А на «сталь», непосредственно на нее, почти никто не шел, и непонятно стало Нелепину: сможет ли этот институт и дальше называться Институтом стали? Или только сплавов? Всего-то несколько хиленьких девочек со скучными личиками сделали выбор «стали», горячие цеха. Туда конкурса не было.

Другая родительница, по другую сторону колонны, не без тоски и не без удивления спрашивала у своего сына из великовозрастных:

— Ну как же это, Петенька, как же это, миленький, тебе все равно? Совершенно не понимаю! Я не так тебя воспитывала, чтобы ты в ответственных обстоятельствах совершенно не думал! Сядь в сторонку, посиди и подумай. А если нужно, мы завтра еще раз сюда придем! Завтра — это еще не послезавтра, еще не поздно, еще можно. И я еще раз с работы отпрошусь, ничего особенного — отпрошусь. Меня отпустят. Ко мне в коллективе и среди начальства хорошо относятся!

— Мне завтра некогда будет! — отвечал сын.

— Ну, может быть, выберешь время? Все-таки?!

— Сказал — некогда!

— Ну? Не на «сталь» же тебе идти?! А?

— Не имеет значения. Все может быть — может быть, со стали-то и в армию не возьмут: оборонка! Вредное производство!

— Ну вот, ну вот, Петенька! Значит, ты все-таки думаешь?! Размышляешь?! Вот я и говорю: решение человек принимает любое, важно, чтобы сознательно!

Робкая эта женщина так говорила с сыном, что Нелепину впору было бы с ней тоже поговорить. Но — неудобно было.

У стены, около скамеечки, группировались родители помимо детей, только между собой, — дети ориентировались уже вокруг столов комиссии.

— Вы на какой факультет? — спрашивал мужчина, видный, с усиками, у моложавой женщины.

— Мы пока и сами не знаем. Дочка пошла посмотреть, приглядеться пошла. Придет — скажет. А вы?

— Какой разговор — на «драгоценные»!

— У вас — кто?