Свиток проклятых

Чтобы выйти из-за спины Привратника, девушка сделала над собой немыслимое усилие. Но едва она пошла, как сводчатый синий зал ожил. Перевитые искусно вырезанной каменной лозой восьмигранные колонны зашевелились, превращаясь в щупальца с когтистыми присосками. Свечи задергались, как припадочные; под жестким взглядом Привратника они тухли одна за другой, но погаснув, отрывались от стен, падали на пол и оборачивались метровыми черными пиявками.

Женечка наступала, судорожно сжав кулачки. Что-то хрустело под подошвами, верткие существа, слишком длинные для крыс, прыснули в стороны. Стражница помогла, осветила взглядом углы, но даже ее колдовские «прожектора» не могли пробиться во все закоулки храма. А тумбы, выступы, колонны мешали обзору, а еще – ложные арки и лестницы, которые никуда не вели. Зал в виде знака доллара обладал множеством ниш, узких щелей, каменных «шхер» и «заливов», крутых переходов и висящих мостков.

– Отнимите у нее чернильницу… – простонал Оракул. – Задержите ее, покажите мне, я не вижу…

Женечке жутко хотелось, чтобы Привратник внимательно глянула вдаль и наверх, туда, где на цепях болталось что-то похожее на крест. Можно было различить неструганое бревно, к бревну было прикручено или прибито что-то белое, похожее на длинную шкуру. Шкура шевелилась, точно пыталась вырваться, бревно раскачивалось; там явно был подвешен кто-то живой, а еще оттуда капало вниз, капало и шлепало громко, заглушая музыку.

Но Привратник быстро смотрела по сторонам, или строго вверх, чтобы указать Вестнику на очередную цель. Женька бежала мимо глубоких ниш, и слышала, как за спиной оживают каменные истуканы, стряхивают сон и бросаются на врага. Но ее никто не трогал. Хозяйку дома словно не замечали, пока она не вышла на свет.

Заиграла новая протяжная мелодия, от которой сразу захотелось заткнуть уши. Женечка совсем близко увидела музыкантов, первым желанием было повернуть назад, и бежать не оглядываясь. Музыканты свисали с потолка, ухватившись хвостами, языками или лапами за разбитые люстры и огарки свечей, но обходились без привычных инструментов. Кто-то извлекал звуки при помощи десятка лишних ноздрей, продырявленных вдоль толстого носа, кто-то трубил, надувая громадный зоб, кто-то, словно кастаньетами, стучал по черепу голыми костяшками пальцев. Мужчины из оркестра, дядечки в строгих фраках, но без всяких штанов, сально подмигивали Женьке, и показывали, что у них между ног. Юная девушка, с торчащими сквозь блузку ребрами, встряхивала огромной, скошенной набок, головой; получался звон, как от шаманского бубна. Подвешенная за щиколотки, лысая женщина в закрытом наглухо, строгом красивом платье посылала Женечке горячие воздушные поцелуи. Когда женщину слегка развернуло сквозняком, оказалось, что платье у нее только спереди, а сзади у нее, от пяток до затылка, натянуты струны из ее же, живой кожи.

Я найду ее, сказала Женька, и сделала следующий шаг. Я найду ее, и отберу чернильницу.

Глава 19. Кровь нелюдей

Точно взбесившийся кракен ударил снизу в земную твердь. Ноги мои потеряли опору, жесткий змеиный хвост обвился вокруг щиколоток, и потащил меня вбок. Прежде чем я схватился за оружие, кир Лев перерубил поганый отросток, и заодно перерубил другой, схвативший Исайю.

– Эгемон, беги на камни!

Добрый книжник завопил, но жалобы его потонули в чудовищном визге. Песок вздыбился стеной, щебень ударил мне в лоб и щеки, я едва успел отвернуть лицо, однако приземлившись, не медлил, ударил с обеих рук, мечом и кривым кинжалом. Я попал, не мог не попасть, натужно хрипя, тварь сложилась пополам. Следующая гадина вынырнула вплотную ко мне, подобно песчаному льву, готовому сожрать доверчивых муравьев. Чудесным образом предугадав взмах моего меча, тварь откинулась назад, словно обходилась без позвоночника. Бугристый хвост словно рос из ямы в земле, щебень повсюду кипел, мы словно варились в бесовском котле. Я срубил нагу одну из четырех рук, он завизжал, обдав все вокруг себя гнойной кипящей слюной. Ах, как изголодался мой верный спатион, воспитанный в сирийских дюнах, по вражеской крови!

Дрэкул называл их нагами, согласно вавилонскому бестиарию, по которому он учил подмастерий, и отчасти – меня, однако отцы афинской поэзии дали подземным тварям более сладкие мелодичные имена. Но я долго не мог вспомнить…

– Не подпускайте их! Эгемон, бегите назад, к звезде!

Впервые я ослушался наставников, но вокруг не было верных големов, готовых рассыпаться в прах, защищая наследника фемы. Я теперь сам удерживал нить судьбы, и намеревался владеть ею долго!

Прежде чем наг, потерявший руку, вкрутился обратно в земляную воронку, я воткнул кинжал туда, где у человека могло быть горло. Сталь ударилась о жесткое, точно я пытался прорубить кирпич. Гад задергался на острие, как проколотая гусеница, но все же сбежал, окропив меня дымящимся гноем, мало похожим на кровь.