Пристани пустовали недолго. Пристанская администрация под нажимом комендатуры города (по реке шло много военных грузов) согласилась на пять рублей с пуда и бесплатные рукавицы. Это полностью удовлетворяло «лохмотников», и они вышли на пристани. А за ними встали на работу и грузчики-казахи. Их поодиночке, тайком обработали, вернее — запугали, богатеи и мулла. А несговорчивым, продолжавшим забастовку, пригрозили военной расправой. Подпольный комитет вынес решение прекратить забастовку.
«Шабашка скопом» кончилась. Артели вышли на работу. Подпольный партийный комитет счел это поражением, но не разгромом. Борьба продолжается! По указанию комитета мы начали применять другие тактические методы. Если после провала «военки» вооруженное восстание временно откладывается, то надо хотя бы уничтожать врага. Это первое. А второе — саботаж.
В работе пристаней появились зловещие перебои. Все предназначенное для городского населения — зерно, рыбу, крупу, керосин, дрова — артели выгружали охотно и быстро, а ящики, клейменные одноглавым американским орлом, британским львом и японским солнцем, с винтовками, снарядами, разобранными пулеметами, разгружались «нога за ногу заплетя». И нередко при ночных разгрузках летели через борт или со сходней ящик с оружием, цинка с патронами или моток колючей проволоки. Это была игра в прятки со смертью, но как охотно и весело шли на это многие грузчики. А бросало их в эту смертельную игру и классовое сознание и удальство, озорничество, присущее характеру крепкого, забубенного грузчицкого племени.
Эти тревожные дни и еще более тревожные ночи вся наша подпольная группа проводила на пристанях. Для нас с Пылаем это было очень опасно, но здесь был наш боевой пост. В город просочились известия о наших победах на Волге, о том, что Красная Армия ведет бои за Самару. Пароходчики уже составили зловещий план: в случае прихода красных весь наш речной флот угнать в верховья Иртыша и там утопить.
В этот вечер закат был огненный. Раскаленные облака грозно залегли на горизонте. Все кругом было тревожно-красное: река на стрежне, белопесчаные отмели, цинковые крыши пассажирских дебаркадеров, собор на горе и лица людей. Тревожно было и на душе. Час назад один из крючников сказал мне и Аспану:
— Ушли бы вы, парни, от греха. Говорят, опять Костоеду видели.
— Ожил? Змея! Каблуком надо голову давить! — зло вырвалось у Аспана.
— Ожил! Так и шмыгает, говорят, по пристаням, так и шмыгает! Не вас ли, парни, вынюхивает?
Я посмотрел на Аспана. Он молчал, безмятежно щурясь от прикушенной во рту цигарки, и тоже вопросительно смотрел на меня.
— Никуда я не пойду! Мое место здесь! — решительно заявил я.
— Ох, и дерзкий ты! — с одобрением сказал крючник.
На этом разговор кончился. Мы легли на брезент, где похрапывали уже ребята. Заснуть не успели. Осветился соседний дебаркадер и прибежал оттуда посыльный будить артель. «Соленые рубахи», почесываясь и поругиваясь, поплелись на «пассажирку». Пристанский агент ждал уже нас и предупредил строго попа-старосту:
— Почаще палку свою в ход пускай. Чтобы одна нога здесь, другая там. Лётом! Какой-то военный генерал на этом пароходе едет, наверх спешит.
— Чего он наверху забыл? — зевнул староста и поскреб под скуфейкой. Видно было, что он спешить не собирается.
— Ты свои акафисты брось! — закипятился агент. — Дело государственное. Давай, давай, ваше преподобие!
— Какое же тут государственное дело может быть? — Староста сел на сходни, готовясь к длинному, неторопливому разговору. — Фронт ихний вон где, а генерал вон куда спешит. Вот ты мне что объясни.
— Ты мне зубы не заговаривай! — взорвался агент. — Раздувай свое кадило, не то в комендантскую отправлю!
Крючники хохотали над его бессильным бешенством. В этот момент кто-то дернул меня сзади за рубаху. Я оглянулся. Это был тот же грузчик, что предупреждал меня о Костоеде.
— Уходи, паря, — шепнул он. — Пристань казаки окружают.
— А может быть, это охрана генерала?
— Генерал через двадцать минут уплывет. Грузу всего пять ящиков чаю. Скорей, паря! Аспан тебя ждет уже!
Грузчик толкнул меня куда-то в темноту. Притаившийся там Аспан потянул меня за рукав. Неосвещенными местами мы перебежали к запасной сходне и с нее спрыгнули на песок. Пылай вдруг приложил палец к губам: в темноте, где-то рядом, фыркнула лошадь, затем послышался звяк трензелей.
— Айда на Дьяконову гору, — шепнул мне в ухо Аспан. Мы побежали по бечевнику.
Бродя ночью с Мишей Коноваловым по нашему городу, я долго искал Ермаков камень. И не нашел его. А когда Михаил узнал, что я ищу, он сказал, что кровавый камень разбили на щебенку под асфальт. Асфальт дело очень хорошее, он выгнал из города засыпавшие его пески, но Ермакова камня мне очень жаль.
Поэтому я утром следующего дня сфотографировал Дьяконову гору. Боюсь, исчезнет и она. Из горы начали уже брать глину.