Тем не менее, люди есть люди, и надо принимать их со всеми их недостатками,сказала моя нетерпимая жена, не прощавшая мне вилки, положенной на тарелку под углом на пару градусов меньшим или большим, чем было прописано в «Сборнике хороших манер».
У нас не было никакого круга общения,сказала она.
А теперь появился, вот и все,сказала она,
и мы просто проводим время.
Никаких особенных чувств я к ним не испытываю,сказала она.
Ну и, как ты думаешь, чем все это кончится,сказал я.
Не можем же мы всю жизнь ша…сказал я.
Так хорошо, солнце, снег,сказала она.
Почему бы тебе не научиться просто жить,сказала она.
Почему ты все время хочешь куда-то заглянуть,сказала она.
О чем ты сейчас пишешь,сказала она.
Любопытство Алисы было таким неожиданным, что я не нашелся, что ответить.
Воспоминания детства, что-нибудь эротическое, или великий русский роман,сказала она насмешливо.
Великий американский роман,сказал я.
Жалко только, что его уже написал один человек, и звали его Апдайк,сказал я.
Алиса и виду не подала, что слышит что-то знакомое. Хотя, конечно, она прекрасно знала и любила Апдайка. Просто моя жена была великая скрытница, и если шла в парикмахерскую, то обставляла это так, словно отправляется на тайное свидание. А уж какие у нее планы на завтра, вы не узнали бы, даже если бы начали пытать ее.
Алиса постоянно жгла подушки и не доверяла мысли бумаге.
Ничего, милый, ты уж постарайся, и тоже что-нибудь изобрази,сказала она.
По крайней мере, когда ты чем-то занят, мы живем значительно спокойнее,сказала она.
Что мы будем делать, когда они уедут,сказал я.
О чем ты,сказала она, хотя прекрасно понимала, о чем я. Но я не стал настаивать. Если моя жена не желала о чем-то разговаривать, это значило, что я не сумею вернуть беседу в русло. Алиса, утратившая желание поддержать беседу, уходила в песок, словно река в пустыне. Оставалось лишь русло, темный след на песке – светлеющий с восходом, и порывом жаркого ветра, – и нет толку ждать наводнения.
Разве что к следующей весне, подумалось мне.
…Справа мелькнуло что-то по дереву, мы оба повернули головы. Это была черная белка, усевшаяся на ветке, чтобы погрызть припасенный где-то орех. Алиса улыбнулась. Был, кажется, канун православного рождества, и я взял с Диего слова больше не приносить нам ничего живого.
По крайней мере, в живом его состоянии.
***
Стена снега, плачущая Мадонна, белые потеки извести, снежными слезами усеявшие лицо божьей матери, колокольня кишиневского собора в Рождество, звон колоколов: снег спрятал уродство нашего городка, обезображенного тоннами мусора, выброшенного из окон предприимчивыми жильцами, мигрантами из обезлюдевшей провинции.
Диего это нисколько не раздражало.
Знал бы ты, амиго, что такое настоящие фавеллы, понимал бы, что у вас тут еще красиво,говорил он, не вызывая во мне ни капли сочувствия или доверия. Я уже достаточно знал Диего.
Фавеллы это из другой оперы,говорил я ему.