Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Столкнувшись с всплеском беззакония, британские и американские военные власти стали уделять повышенное внимание делам с использованием огнестрельного оружия, даже если его не пустили в ход. Перемещенным лицам, которые всего несколько месяцев назад пользовались всеобщим вниманием, жалостью и сочувствием в СМИ союзников, начали выносить смертные приговоры. В начале 1948 г., выслушав прошение о помиловании от 23-летнего украинского вооруженного грабителя, председатель Верховного суда Британской контрольной комиссии писал: «Я видел Д. на скамье подсудимых во время слушания его апелляции, и впечатление, которое он произвел на меня и на моих товарищей из судейской коллегии, состоит в следующем: он представляет собой довольно низкий человеческий тип, который вряд ли когда-нибудь будет иметь ценность для какого-либо респектабельного общества». В свое оправдание бывшие подневольные рабочие рассказывали о жестоком обращении, жертвами которого стали с юных лет, однако эти страшные истории все чаще не находили никакого отклика. По мере того как жителей Восточной Европы отправляли домой, число перемещенных в стране неуклонно сокращалось. К началу 1947 г. в Германии оставалось чуть менее 1 млн иностранцев – для сравнения, после освобождения в конце войны их было 8 млн. Большинство из них находились в Западной Германии, из них 575 000 в зоне США и 275 000 в британской зоне. Поскольку среди оставшихся пропорционально выросла доля евреев, на них постепенно распространилось общее для всех перемещенных клеймо вымогателей и бандитов, придав новую форму еще не поблекшему образу еврея как торгаша и грабителя [29].

В берлинском районе Пренцлауэр-Берг школы снова открылись 1 июня 1945 г. Школу считали одним из первых, после снабжения, и наиболее важных шагов на пути к созданию послевоенной и посленацистской мирной жизни, поскольку она позволяла вернуть детям чувство повседневного порядка и положительной вовлеченности в происходящее. В Берлине в первый год после войны детям предлагали наблюдать за восстановительными работами и описывать их ход. По дороге в школу они могли видеть, как перекладывают рельсы и кабели трамвайных путей, как продвигается ремонт канализации, газопровода и электросетей и как затем засыпают землей оставшиеся от снарядов воронки. Все это имело большое значение не только для мальчиков, увлекающихся градостроительством. В конце августа Криста Й. пришла в восторг, обнаружив, что у них в подвале заработал водопроводный кран. 17 сентября, хотя все часы на вокзале были сломаны, ее впечатлили относительно пунктуально отправляющиеся в Науэн поезда. 15 января 1946 г. в доме возобновили подачу газа, и все домочадцы собрались на кухне, чтобы посмотреть, как закипает кастрюля воды. На это ушло примерно два-три часа. Тем не менее Криста призывала запастись терпением: «Мы готовы и дальше строить и помогать Германии, нашему дорогому отечеству, там, где это необходимо». Лиана и другие дети, склонявшиеся к коммунистическим взглядам, считали, что в зверствах немцев в России следует винить только «Гитлера и его прихвостней». Большинство детей вообще не упоминали об этом. Берлинские школьники пока еще писали о террористических атаках и бомбардировках британцев и американцев, но уже через год они начали называть их более завуалированно и нейтрально – «последствия войны» [30].

Другие дети, жившие в советском секторе Берлина, обращались к воинственному языку жертвоприношения, который нацисты использовали во время войны, чтобы подчеркнуть ценность и важность мирных восстановительных работ. Размышляя о трудностях откачки воды из затопленного берлинского метрополитена, Кристель Б. противопоставила «ожесточенные бои», которые происходили на этом месте, «неустанному самоотверженному труду» множества людей, восстанавливавших транспортную систему. Кто-то легко переходил от этого к воинствующему пацифизму политических левых. «Сгоревшие руины еще дымятся, – писал Ганс Х. в начале 1946 г., – а рабочие с мозолистыми руками уже приступают к делу. Более трех сотен человек не просят жалованья и хлеба. У них есть только одна общая цель: восстановление! Девять месяцев прошло в стране, и вот наступил долгожданный день, когда по залам и мастерским разнесся клич: “Огонь под котлом! Газ подведен!”» Но даже в глазах Ганса вся эта работа имела национальную, хотя и мирную цель. Все это делалось для того, чтобы «Германия в мирном соперничестве с другими народами Земли могла встретить свое счастливое будущее!». Учителя были растеряны не меньше детей: если молодые преподаватели более-менее уверенно проводили новую линию партии, то их старшие коллеги нередко путали «производительное развертывание труда» из нового коммунистического словаря со старым нацистским Ausmerzen («искоренение»). Вскоре понятие «народ» (Volk) стало официальным синонимом антифашизма в новой Германской Демократической Республике, у которой появилась своя народная полиция, а в середине 1950-х гг. – собственная Национальная народная армия [31].