Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Привычно убежденные в том, что моральное разложение следует пресекать в зародыше, органы социального обеспечения спешили отправить молодых людей в исправительные заведения, не дожидаясь, пока мальчики превратятся в закоренелых преступников, а девочки – в проституток, распространяющих венерические заболевания. В августе 1946 г. тринадцатилетнюю Эллу Вагнер отослали в недавно заново открывшийся Брайтенау за многочисленные сексуальные связи с американскими солдатами, с которыми она знакомилась в питейных заведениях. Стереотип распущенной девушки не изменился с 1920-х гг., менялись только ее потенциальные партнеры: от обычных молодых людей в довоенные годы до солдат во время войны и американских военных в послевоенном Гессене. В 1946–1947 гг. в Брайтенау содержалось больше девочек-подростков, чем за все время войны. Местные власти словно компенсировали свое политическое бессилие, в том числе неспособность запретить взрослым женщинам «вступать в панибратские отношения» с врагом, отыгрываясь вместо этого на девочках-подростках [27].

Так же как во многих областях оккупированной Европы во время войны, дети и подростки, действующие на черном рынке, контрабандой проносящие товары через границу или ворующие уголь, считали себя кормильцами семьи. Все это были не признаки зарождающегося морального упадка – в условиях хронической нужды и экономических неурядиц такое поведение отражало скорее стремление поддержать семью и с нравственной точки зрения выглядело не менее похвально, чем решение оставаться дома, чтобы присматривать за младшими братьями и сестрами. Позволив детям преждевременно взять на себя взрослую ответственность, матери не только ослабляли узы родительской власти – они посвящали детей в свои тяготы и затруднения, надежды и обиды. Вместо того чтобы создать непреодолимую пропасть между поколениями, поражение и оккупация во многих случаях способствовали новому взаимопониманию между матерями и детьми, и эти отношения зачастую оказывались глубже и прочнее отношений с вернувшимися отцами, которые пытались добиться от детей послушания побоями и военной муштрой. Дети чувствовали себя нужными, и их новые обязанности как нельзя лучше гарантировали, что они усвоят взгляды своих матерей на проигранную войну и будут молчать о том, о чем молчали они.

Местные сообщества стали более сплоченными и малочисленными, пропасть между своими и чужими углублялась, пока не превратилась в бездну. Во время войны взрослые и дети научились направлять свои ужас, ярость и ненависть на тех или иных «врагов». После того как в конце войны огромные количества подневольных иностранных рабочих получили свободу, немцев, особенно на уединенных фермах, по ночам нередко пугали их бродячие банды, требовавшие еды, одежды и денег. Но даже в зоне советской оккупации тот неловкий момент, когда немецкие фермеры посылали своих подневольных работников договариваться с захватчиками в надежде на хорошее обращение, быстро прошел. Вместо этого немецкое население стало просить завоевателей защитить их от иностранных рабочих. На Западе одиннадцатилетняя девочка на ферме близ Донаувёрта в течение мая 1945 г. отмечала в дневнике приходы и уходы ночевавших в сарае работников и бродячих банд. Немецкая полиция и местные политики быстро возложили вину за вымогательство, бандитизм и насильственные преступления, охватившие Германию в 1945–1948 гг., на перемещенных лиц (ПЛ), как будто они обладали какой-то экономической и институциональной властью, чтобы самостоятельно управлять черным рынком. Тот факт, что многие черные рынки располагались непосредственно перед лагерями для перемещенных лиц в пограничной зоне, где встречались евреи и поляки, немцы и украинцы, на первый взгляд подтверждал подобные заявления, а представленная немецкими властями статистика арестов как будто доказывала чудовищный размах преступности среди перемещенных. В действительности эти числа показывали только предвзятое отношение немецкой полиции к перемещенным. Количество осужденных по уголовным делам, даже в судах не прошедшей реформу западногерманской системы, в целом отнюдь не благосклонной к обедневшим и забитым иностранцам, решительно противоречило этой картине [28].