Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Когда мальчики подошли к воротам лагеря Службы труда, Хайнц исполнял тенором соло. Дежурный офицер сначала с преувеличенным уважением насмешливо поприветствовал новобранцев, а потом заорал на них, приказав упасть лицом в грязь и отжиматься. Чтобы удостовериться, что они хорошенько запачкают всю гражданскую одежду перед тем, как переоденутся в поношенные носки, нижнее белье, сапоги и униформу Службы труда, при слове «вниз» он давил сапогом на спины мальчиков. Едва ли имело значение, к какому ведомству относились тренировочные лагеря, – неформальное введение в военную жизнь везде выглядело одинаково. Тех молодых добровольцев, кто имел опыт канцелярской работы, отправили чистить туалеты, а «пасхальный кролик», явившийся на построение без винтовки, стал козлом отпущения всей части. В свободное время городские мальчики вспоминали свои любимые рецепты, за обедом перехватывали друг у друга лишнюю порцию картофельного пюре и быстро сообразили, что табачные пайки можно менять на продуктовые посылки, которые получали из дома деревенские ребята. Кроме того, Хайнц Мюллер, сын посаженного в концлагерь отца-коммуниста, очень ждал возможности наконец отомстить за все пережитые бомбардировки.

В скором времени Хайнц чувствовал себя счастливее, чем когда-либо на своей памяти. Он прошел базовый курс подготовки и научился обращаться с пулеметом, ручными гранатами и «панцерфаустом» и крепко прижимать винтовку 98К к правому плечу, чтобы смягчить удар при отдаче. Он даже успел влюбиться. Хайнц и его друг Герд получили велосипеды и каждый вечер ездили передавать сообщения подразделению вермахта в соседнем Хальтерне, а потому были освобождены от обычных обязанностей. Вскоре Хайнц разработал систему, позволявшую Герду прикрывать его, пока он ходил на свидания к дочери местного фермера, с которой познакомился во время воздушной тревоги. Наступала весна, и он проезжал на велосипеде почти 13 км до Хальтерна, предвкушая, как увидит и сможет подержать свою девушку за руку, а после, вдоволь наевшись стряпни ее матери, поцелует возлюбленную на прощание под фруктовыми деревьями.

Утром 3 марта во Франконии Руди Бриль и его товарищи из гитлерюгенда, которым было по 15–16 лет, двигались колонной через холм между Фюртом и Лаутенбахом к недостроенным укреплениям, чтобы продолжить работу, когда из-за леса вдруг вылетели два американских истребителя-бомбардировщика. Оказавшись на открытом пространстве без всякой защиты, 30 мальчиков могли только броситься на землю. Когда самолеты с ревом неслись к ним, они видели лица пилотов и их глаза. Читая молитвы, Руди изо всех сил прижался к голой земле. Самолеты сделали два круга и улетели, так и не открыв огонь. Сбежав с холма в относительную безопасность своих окопов, мальчики начали обниматься, опьяненные чувством избавления от близкой опасности. Они догадались, что летчики приняли их за подневольных рабочих. Как вспоминал Руди, через день или два вечерние разговоры мальчиков в общей спальне вернулись к обычной теме – сексу. Они преодолели свой страх. Но враг больше не казался им далеким и безликим: хотя обычно тяжелые бомбардировщики держались на большой высоте или прилетали ночью, на этот раз мальчики видели глаза пилотов [8].

Пока союзники подступали все ближе, Гитлер метался между неоправданно оптимистичными планами на будущее и подготовкой собственного самоубийства, между созерцанием модели восстановления Линца и призывами к последнему отчаянному сопротивлению. Многие принятые им стратегические решения на заключительном этапе войны отличались гибельной самоуверенностью: в декабре он не отправил танковые дивизии для усиления Восточного фронта, вынудил Западный фронт защищать немецкие территории за Рейном и не стал возвращать для защиты Рейха два миллиона немецких солдат, дислоцированных в других странах Европы. Гитлер надеялся дать союзникам отпор или расколоть их и не хотел отказываться от шведской железной руды, балтийских баз подводных лодок или немецких «крепостей» от Бреслау до Ла Рошели, полагая, что эти позиции могут снова понадобиться. Извечный азартный игрок, Гитлер по-прежнему думал, что в этой игре пока сделаны не все ставки, и высшая жертва может переломить ситуацию. Для него война еще не была проиграна. Но без перемирия на Западе и концентрации всех вооруженных сил Германии на одном направлении основное бремя этой высшей жертвы легло на плечи фольксштурма [9].