Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

В отсутствие какой-либо согласованной политики со стороны церкви или польского подполья и под угрозой смертной казни от рук немцев люди, готовые прятать евреев, представляли собой еще более разношерстное сборище, чем люди, стремившиеся их разоблачить. Янине Левинсон в разное время приходили на помощь польский аристократ Анджей Щаверновский и немецкая проститутка Лили, чей брат работал полицейским на железной дороге и ловил контрабандистов и евреев. Кроме того, ей помогали как минимум два этнических немца и несколько поляков из рабочего класса, а также члены польского правого Сопротивления. Кто-то рисковал из идеалистических побуждений, кто-то ради денег; в некоторых случаях коммерческие отношения перерастали в дружбу, и хозяева продолжали защищать еврейскую семью, даже когда им уже нечего было дать взамен. Но каждый раз, когда польские шантажисты обнаруживали убежище евреев, те были вынуждены искать новое место. Янине пришлось переезжать 13 раз. В условиях, когда старые связи рушились и требовалось создавать новые, Левинсоны полностью зависели от импровизированных усилий нескольких самоотверженных человек. Некоторые действовали по политическим убеждениям – в их числе был отважный гомосексуал Станислав Хмелевский, который в 1939 г. помог своему еврейскому любовнику бежать в Советский Союз, после чего присоединился к Сопротивлению. Другие – такие, как «тетушка» Мария Булат, когда-то работавшая няней у Левинсонов, или бывшая жена их шофера Зена Зиглер, – относились к своим прежним работодателям гораздо лояльнее, чем нееврейские друзья семьи из среднего класса. Именно бывшие слуги убеждали собственных родных и друзей спрятать у себя Левинсонов. Когда семья исчерпала последние средства, «тетушка Мария» даже продала участок земли, подаренный ей бабушкой и дедушкой Янины [49].

Великая депортация из Варшавского гетто наконец дала родителям Ванды Пшибыльской возможность покинуть одноместную комнату в бывшем студенческом общежитии на улице Тамка. Гетто сократилось, и они вместе с другими польскими семьями смогли переехать на Панскую улицу. Ванде больше не приходилось играть в коридорах или собираться с подружками на подоконнике первого этажа. 24 февраля 1943 г. она узнала, что им выделили четырехкомнатную квартиру с собственной кухней. Более того, в тот вечер Ванда с воодушевлением написала в дневнике: «У меня будет собственная комната! Какое чудо!» Так оно и оказалось. Через месяц, когда они переехали, все оказалось замечательно, именно так, как она себе представляла. У нее было бело-голубое бюро, «очень милое, совсем такое, как я хотела», и простая, светлая, теплая и приятная комната с картинами и распятием на стенах и цветами на полке. Чего Ванда не написала в своем дневнике, так это того, что ее родители, по-видимому, приютили в квартире двух еврейских женщин. Более того, 23 июня, в день своего тринадцатилетия, она решила, что ей лучше совсем перестать вести дневник. Ванда сделала это без особой охоты, однако предупреждение матери, напоминавшей ей о необходимости соблюдать крайнюю осторожность, прозвучало для нее как недостойное требование быть «не до конца искренней» [50].

Осенью 1943 г., через шесть месяцев после уничтожения Варшавского гетто, член еврейского социалистического подполья Юзеф Земян, заходя в благотворительную столовую на Новом Святе, заметил двух еврейских подростков. Если поляки неплохо умели распознавать характерные еврейские манеры и интонации, то евреи, жившие, как Земян, под фальшивыми именами, обладали еще более острым чутьем. Оба мальчика тоже узнали в Земяне еврея и, преодолев подозрения, завели с ним разговор. Один из них отзывался на прозвище Бык – темно-русые волосы и голубые глаза обеспечивали ему некоторую маскировку. Второго звали Носатый – у него были синие глаза, но в текущих обстоятельствах, увы, все дело портил длинный нос [51].