Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Пока не началась депортация, Марк Давид, отец Янины, пребывал в хорошем настроении. Как полицейский из гетто, сопровождавший выходящих «на другую сторону», он мог добыть для своей семьи немного продуктов. Воодушевленный опасностью этого предприятия, он начинал петь старинные русские армейские песни. Но депортация все изменила. 4 сентября дедушку и бабушку Янины включили в общий список. Отец пытался добиться их освобождения, но безуспешно. Теперь он мог защитить только свою жену и ребенка. Когда он уводил Янину с переполненной площади, она держалась за руку деда до тех пор, пока их, наконец, не разъединила толпа. После Янина бродила по опустевшим квартирам, играла со стеклярусом, эмалями и имитациями драгоценных камней в ювелирном магазине, забрала из парикмахерского салона коробку декоративной косметики, а в другой квартире запаслась теплым бельем. Йом-Кипур, День искупления, выпал на 21 сентября, и в этот день полицейские гетто и их семьи узнали, что перестали быть исключением и тоже подлежат депортации. В ту ночь отцу Янины снова посчастливилось найти убежище у знакомых, избежавших общей участи [33].

За предыдущие три месяца было депортировано 300 000 человек. После этой беспрецедентной по своей скорости «масштабной операции» в гетто осталось всего 55 000–60 000 евреев. Мужчин там было вдвое больше, чем женщин. Из 7804 человек старше 70 лет осталось только 45, а из 51 458 детей в возрасте до 10 лет остались жалкие 498 человек. Сократившееся гетто реорганизовали вокруг ряда отдельных «мастерских», или трудовых лагерей, которыми управляли немецкие предприниматели, такие как Вальтер С. Тоббенс. 17 декабря Мириам Ваттенберг, по-прежнему находившаяся вместе с другими иностранцами в тюрьме Павяк, узнала о существовании лагеря под названием Треблинка, где голых людей убивали в купальнях при помощи раскаленного пара, газа и электричества и где немцы копали братские могилы специальным механическим ковшом. В ту ночь никто в их камере не мог уснуть [34].

Слухи о Треблинке постепенно множились. Варшавский композитор Шенкер написал колыбельную, в которой выразил скорбь отца об убитом ребенке:

Shlof, mayn kind, shlof,
Nit in betele dayn…

Спи, дитя мое, спи,
Но не в своей кроватке,
А в куче пепла,
Дитя мое, засыпай.
Ты так любил
Спать рядом с мамой —
Лежишь ли ты сегодня
Рядом с ней?
Злой ветер
Не дает тебе спать;
Он уносит тебя прочь
Так быстро.
В твои юные годы
Тебе не было покоя,
А после смерти
Где же ты? Где?

Последний рефрен не оставлял никаких сомнений у тех, кто еще надеялся спрятаться от происходящего в раковине крупнейшей еврейской общины Европы:

S’vet kumen, s’vet kumen,
S’vet kumen di sho…

Он придет, он придет,
Придет час,
Он придет, он придет,
И для меня здесь [35].

В Виленском гетто о массовых расстрелах в Понарах знали с самого начала. Депортации и убийства всегда занимали определенное место в детских играх и незримо стояли за стремлением взрослых «работать, чтобы жить». Но после массовых депортаций из Лодзи и Варшавы те, кого пока пощадили, уже не могли думать ни о чем, кроме неминуемой гибели. Даже обеспеченное деньгами место среди элиты гетто или покупка нужных документов больше не давали никаких гарантий безопасности. В предыдущие 20 месяцев «нормальной жизни» гетто, с ноября 1940 г. по июль 1942 г., этим активно пользовались контрабандисты и торговцы, которые ели пирожные в кафе, слушали концерты и смотрели представления в кабаре. Они принадлежали к числу тех немногих, кто мог выбирать – оставаться в гетто или попытать счастья, скрываясь «на другой стороне». В гетто родилось всего 8000 человек, но умерло 100 000 человек, что в 1941 г. в девять раз превышало показатель смертности среди польского населения на остальных землях Генерал-губернаторства. Однако евреям, обладавшим ресурсами и связями, этот коэффициент убыли населения не казался достаточным, чтобы предпочесть гетто опасностям нелегальной жизни на другой стороне [36].

После «великой депортации» привилегированные слои начали вкладывать средства в обустройство более глубоких и тщательно продуманных убежищ – «малин», соединенных с магистральными городскими сетями за стенами гетто и снабженных (в условиях всеобщего голода) запасами воды, еды и всего необходимого, что позволяло выживать в течение нескольких недель, пока у обитателей не закончатся пища и вода. В Варшаве новый ответственный чиновник СС невольно поспособствовал этому процессу, позволив евреям копать для себя бункеры от воздушных налетов – эта сложная сеть туннелей сыграла неоценимую роль во время восстания следующей весной [37].