Святы и прокляты

— Не вспомнил бы, — каждое слово давалось Рудольфио с таким трудом, словно старики держали его за горло. Впрочем, что ему грозило? Двое пьяниц, один из которых к тому же увечный, странная девочка, умеющая проникать в прошлое, и мальчишка, знающий только свои перья и чернила? За стеной в тайной комнате дежурил писарь, и, возможно, он уже побежал за помощью. — Я присоединился ко второй колонне недалеко от Марселя. Сначала хотел встретить ребят Стефана, а потом, когда через моё селение прошли дети под водительством Петра, решил догнать их, благо это выходило ближе. Мне же какая разница, я шёл за море, где Бог...

— Стало быть, апостол Пётр — это сын канцлера, как его, Ганс фон Пальяра и есть, — догадался Константин.

— Ну да. Вокруг Николауса были только дети королей, принцев или по крайней мере герцогов. И этот монах, что был с Николаусом, тоже говорил о королевской крови...

— В каждом лагере был свой белый шатёр, и в нём по двенадцать апостолов, и ведущий их пророк. У нас — Николаус. У второй немецкой колонны — Пётр. Французы шли под водительством Стефана, — кивнул оруженосец. — Все три лагеря были сделаны по единому образцу. Всех сопровождали монахи-францисканцы или доминиканцы, они же по большей части сочиняли гимны и следили за тем, чтобы мы не сбились с маршрута и, главное, перебрались через Альпы. Тоже, доложу вам, местечко!

Фридриха через Альпы переводил лично епископ Трента Федерико Ванги[96], он отлично знал эти места, так как был заядлым охотником. Позже, когда мы с Николаусом снова штурмовали проклятые горы, епископ пришёл к нам на помощь. Полагаю, он явился по просьбе Фридриха, дабы выручить нас из беды.

— А вы видели сына канцлера? Вы тоже были апостолом? — перебив оруженосца, спросила Анна у Рудольфио.

— Как не видеть? — смутился Рудольфио. — Много раз видел. Только я ведь не королевской крови, кто пустил бы меня в белый шатёр?

— А ты попал к работорговцам? Тебя клеймили? А ну, покаж! — оруженосец ловко схватил несопротивляющегося Рудольфио за ворот и рванул его так, что ткань затрещала.

Тот попытался оттолкнуть старика, но вместе они только порвали сюрко.

— Где клеймо? Обманщик! Покажи своё клеймо!

Наконец Рудольфио сумел оттолкнуть наглого оруженосца, и тот грохнулся бы на пол, не подхвати его Константин.

— Нет клейма, свёл я его. Приложил раскалённую железку, и... Вот только ожог и остался. К чему мне клеймо? Как бы я потом людям в глаза смотрел с клеймом-то?!

— А я своё срезал, — улыбнулся во весь рот оруженосец. — Не сам, врать не буду, но, ты меня понимаешь: чтобы при императорском дворе да с тавром... Ты уж прости меня, брат, что усомнился. Подумал, может, местный хозяин специально тебя приставил, чтобы ты следил за нами и всё ему докладывал.

— Так и есть. — Рудольфио попытался было связать концы порванной рубашки, да ничего не получилось.

— Ну, не совсем так. Одно дело, если бы ты вот сидел здесь и слушал, а совсем другое, коли мы тебя за своего приняли и с тобою обо всём шептались, тайны свои рассказывали.

— Какие у тебя тайны? — изумился, в свою очередь, трубадур. — Как ты молодым к девкам в окна лазил? Или как с похмелья в канаве с отбросами очнулся? Если ты о таких тайнах — то я не в обиде. Чем каждый вечер это слушать, лучше уж я такую честь теперь господину Рудольфио уступлю. Тем более что, по всему выходит, что вы с ним теперь крестоносцы — считай, братья. Даром что он (уж прости, дружище!) моложе тебя выглядит.

— Ладно, тайны я в другой раз послушаю. А вот ежели вы, господа хорошие, сегодня ничего для летописи не надиктуете, Спрут вас просто кормить не станет, и я ничем не помогу.

Однако работа не шла: все невольно то и дело возвращались от жизнеописания Фридриха к тому самому походу. В результате к обеду не родилось больше ни строчки, о чём Рудольфио был вынужден доложить сеньору. Тот почему-то не только не отменил трапезу, но и велел Анне отдохнуть перед следующим гаданием, а Рудольфио — сообщить остальным, что-де, господин сильно торопился и не успел выслушать доклада о работе, отчего и распорядился никого не наказывать.

Обрадованные новостью трубадур и оруженосец тут же уселись за стол, пообещав после обеда уже не отвлекаться, а вспомнить и написать вдвое против обычного.

Глава 28 КОРОЛЬ ГЕНРИХ

— Увлёкшись рассказами об императоре Фридрихе, мы тем не менее не должны забывать о его детях и наследниках, — начал Фогельвейде, едва вся компания вернулась в Гобеленовый зал после дневного отдыха.

— Из всех деток нашего императора, я принципиально не стал бы упоминать его первенца, — поёжился Вольфганг Франц. — Кто же мог предположить, что у добрейшей и мудрейшей из женщин Констанции Арагонской и нашего возлюбленного императора может получиться этакая мразь?!