Об истории создания знаменитого письма 1965 года спустя многие годы Феликс Карелин писал в самиздатском журнале «Слово»: «Священник Глеб Якунин «Открытое письмо» не писал. Он торопился подписать бумагу, наскоро состряпанную А.Э. Красновым-Левитиным. С этим и пришел к отцу Николаю Эшлиману. Однако, когда отец Николай прочел левитинский «документ», он категорически заявил: «Эту цидульку я подписывать не буду». После этого началась серьезная и продолжительная работа над составлением «Открытого письма». В этой работе мне пришлось принять самое активное участие. Однако мое участие сводилось в основном к работе литературной. Что же касается духа «Открытого письма», то он почти всецело определялся личностью отца Николая»4. Эти строки писались в то время, когда отца Николая Эшлимана уже не было в живых. Но еще в конце 1971 году отец Глеб Якунин в телеграмме, направленной в Париж Н.А. Струве, подтверждал, что на самом деле у письма было три автора: «…2. Третий автор Открытого письма к Патриарху Алексию, Феликс Карелин, мой друг, никогда не наталкивал меня ни на какие, как Вы пишете, слишком резкие, а иногда и сумасбродные поступки. Я знаю Феликса Карелина как серьезного богослова, человека православного, церковного, духовно трезвого.
3. Повторив легенду о влиянии третьего на двоих, вымышленную людьми, не понимающими духа соборного единомыслия, Вы нарисовали перед читателями «Вестника» такой образ взаимоотношений между тремя авторами Открытого письма, который совершенно не верен. В заключение не могу не выразить свое глубокое сожаление, что Вы стали жертвой сознательной и злостной дезинформации, усердно распространяемой всевозможными гасителями духа. Говоря Вашими словами: сложность ситуации да не будет извинением наивности. Ради пресечения соблазна, пастырски прошу Вас опубликовать текст телеграммы в очередном номере “Вестника”»5.
У Феликса Карелина не угасала идея рукоположиться. Он объехал много городов. До Москвы долго жил в Ташкенте. Архиереи встречали его с распростертыми объятиями, но потом прогоняли. В лагере он прошел большую школу. Были подробные беседы с католическими прелатами, с бывшими эсэсовцами, с еврейскими и латышскими националистами, с профессорами русской литературы. Как человек способный и быстро схватывающий, он многое усвоил и был довольно образованным. Заявлял, что он немец – у него, действительно, мать была наполовину немка, остальное – еврейское. Потом пережил обращение в христианство и был крещен. Крестил его «карловацкий», кажется, священник. Отец Александр Мень вспоминал, как однажды Карелин привел к нему своего лагерного друга, Льва Консона: «Консон изображал его в образе Ставрогина, который совращал зеленую молодежь и всех губил. В его представлении Карелин был страшным, демоническим человеком. Я подумал: если Феликс заслан ко мне как провокатор, зачем он привел Льва Консона, который все это поведал? Или он думал, что Лев не проговорится? И через некоторое время я Феликсу прямо сказал: «Лева рассказывал о Вашем таком… богатом прошлом…» Он сказал: «Ну, вы понимаете, что я не мог вам всего рассказать сразу. Подумайте – пришел и сказал: я бывший стукач и убийца». Мне крыть было нечем. Действительно, он был прав: если бы человек пришел и так отрекомендовался, то, при всем моем «либерализме», я бы его, конечно, как-то принял, но с величайшим трудом. Это стоило бы больших усилий. Было бы трудно погасить в себе шевелящиеся сомнения. Так он меня убедил.
Впоследствии о Карелине много слышал от людей, сидевших с ним в лагере. Рассказывали о его пророчествах: он там высчитывал по книге Даниила конец света. Это получалось довольно талантливо, и на людей малоосведомленных действовало потрясающе. Помню, ко мне приехал один из бывших студентов, с которым я учился. Он просил, чтобы Феликс при мне рассказал эту историю. Друг был поражен – у него прямо рот открылся. Я-то, признаться, ни во что это не верил, потому что знал, что книга Даниила написана совсем о другом, и Апокалипсис – совершенно другое. Эта библейская алхимия, которая им преподносилась, была мне нипочем. Но Глеб был в восторге; некоторые дамы записывали за ним. Роль Феликса в этот ответственный момент оказалась роковой. Глеб и Николай Эшлиман писали письмо. Но ни один, ни другой не «тянули», и они попросили помощи у Феликса»6.