Сведите ваши счеты

«Извините, господин Рейцак, в данный момент не представляется возможным открыть Вам местонахождение Вашей супруги. Впрочем, решение суда может быть другим. Вы хотите сделать запрос?»

Я нагнулся к экранчику и зашипел:

— Нет. Мне не нужно знать, где она находится. Я хочу поговорить с ней. Установи двустороннюю связь — немедленно!

Еще через несколько мгновений лицо Милы появилось передо мной.

— Мила, мне нужна твоя помощь!

— Помощь? Какая?

— Я только что получил превосходную улику. Из рук самого Хэ-Пэ. Но без тебя они завернут ее.

Она помолчала, глядя на меня почти пустым взглядом, — только немного сожаления мерцало в нем, а все остальное — пустота.

— Это не улика, дорогой. Это намек.

— Что? Как? Как ты сказала?

Но она уже протягивала руку, и через секунду связь оборвалась.

«Это намек».

С того самого момента и до того, как увидел рекламу Марса, я много о чем передумал, но все мысли крутились вокруг одного. И меньше всего возвращались к этим словам — намек. Как-то сразу решилось, что понимать их надо так: «Надоел. Хватит соваться. В следующий раз пристрелим». Так, наверно, и должен давать понять что-либо своим врагам Хельми Пак.

Но нет же! Намек-то был — не его.

И сейчас, когда я уже знаю, что должен делать, понимание этого вселяет в меня надежду, что все будет гораздо проще.

Самое трудное в этом деле — что? — провезти на Марс своего противника. Если у вас не дуэль, когда вы оба отправляетесь сводить счеты добровольно, заманить туда гада, вытащить его из-под крылышек земных законов и полиций почти невозможно. Человек, отправляющийся на эту планету, должен в здравом уме и твердой памяти сказать: «Да, я хочу попасть на Марс, и я знаю, что меня там ждет».

Неужели у такого человека как Хельми Пак когда-нибудь повернется язык произнести эту фразу?

Мила — вот кто заставит его сделать это. Она может все. Прошло какое-то время, чтобы осторожная машина вообразила, будто страсти во мне поулеглись. Господи, какая дура!

Но что — никогда не смогу понять — зачем, почему, что толкнуло Милу к этому? Какого черта ей сдался этот Хельми Пак? Ведь у нас все было так хорошо, лучше некуда, а он испортил, он нас уничтожил; и теперь мы уничтожим его. Физически. Или я уничтожу вас обоих — если я ошибаюсь, Мила, в тебе.

Короче, я связался с ней и все выложил, — намеками, конечно; с тех пор мы говорим только намеками. И еще я подумал: да все ведь то же самое, просто наши роли поменялись: теперь Мила в тылу врага, а я рою ему яму.

— Ты поняла, о чем я, дорогая? Что ты на это скажешь?

Она на пару секунд задумалась. Собственно, даже если Мила все ему перескажет дословно — такой оборот опять-таки мне на руку. И она вовсе не глупа, чтобы не понимать этого.

Помогите мне, боги, ибо если вся орда Хельми Пака обрушится на меня во главе с Милой, — я могу и не выдержать.

Вдруг я увидел, что она приняла решение. Не припомню, чтобы она так долго думала, прежде чем сделать это.

— Пожалуй, да. Отправляйся, куда задумал. Он будет там. А возможно и я.

— Зачем — ты? — заволновался я.

Она снова тянула руку, чтобы оборвать разговор.

— Это не место для такой славной девочки!

Прежде, чем она разъединила нас, я успел заметить улыбку в уголках рта.

В это дело я вложил все свои сбережения.

Чтобы пройти контроль, требовалось отсидеть больше часа в очереди, и вовсе не потому, что желающих находилось так много — процедура слишком уж обстоятельная.

Сначала у меня взяли все возможные анализы и сделали какие-то инъекции. Потом я просто сидел и ждал, пока проверялась подготовленная заранее анкета — домашнее задание. После этого я еще отвечал на вопросы всех не упомню, но большая часть касалась нашего с Милой разлада; возможно, документы моей жены — формально мы оставались супругами — и ее любовника уже находились в работе. Но это ерунда, даже если я прямо скажу, что собираюсь убить его или ее или их — эти чиновники ничего не могут сделать. Для того и существует Марс.

Наконец я добрался до «клятвы» — «Да, я хочу попасть… и знаю…» Господи, она оказалась в тысячу раз длиннее, в несколько тысяч! Я послушно перечислял, от каких благ отказываюсь и какие лишения тут же свалятся на мою беззащитную голову. Я бесконечно убеждал себя и их, как на сеансе психотерапии: «да, я знаю, да, я хочу». И в конце концов убедил. Меня пропустили.

Всех нас, людей, жаждущих мщения, погрузили на небольшое межпланетное судно, вовсе не такое комфортабельное, как можно было бы представить, глядя на цену в билете. Под конец посадки доставили еще двоих ссыльных под конвоем; пассажиров развели по отсекам и погрузили в сон. При нынешнем положении планет перелет занял несколько суток.

— Что это тут написано?

Толстый мужик в грязном, некогда голубом комбинезоне развалился в кресле, водрузив потертые ботинки на стол; растрескавшаяся подошва безучастно пялилась мне в лицо.

— Где?

— Вот здесь. — Он даже не пошевелился. Пришлось обойти стол и заглянуть, куда этот чиновник тычет своим жирным грязным пальцем.

— Это же мое имя! Яан Рейцак.

— Вот я и спрашиваю: что это за имя? — Он вытянул горло и противно хрипло протянул: — Яа-ан!