Свеча горела на столе

Альманах вышел в апреле тиражом в 300 экземпляров, а месяц спустя Пастернак окончил университет, сдав в качестве кандидатского сочинения работу о теоретической философии Когена. Примечательно, что за дипломом Пастернак так и не явился, и он до сих пор хранится в архиве Московского университета.

В конце этого же года была напечатана первая книга его стихов «Близнец в тучах». Книга осталась почти незамеченной. Немногочисленные отзывы были в основном критические. Лишь в обзорной статье Брюсова о книге Пастернака упоминалось вполне благожелательно. Чувство благодарности Брюсову Пастернак пронес через всю жизнь.

Началась Первая мировая война, и Пастернак решил записаться добровольцем, но его отговорил ненадолго приехавший с фронта Сергей Листопад, сын философа Льва Шестова. С «трезвой положительностью» он рассказал ему о войне, предупредив, что Пастернак «найдет там нечто прямо противоположное тому, что рассчитывает увидеть». Сергей Листопад погиб в первом же бою по возвращении на позиции. В Москве у него осталась невеста, Елена Виноград, которой спустя несколько лет Пастернак посвятит книгу замечательной любовной лирики «Сестра моя, жизнь». Впрочем, уже в книге «Поверх барьеров», вышедшей в 1916 году, Пастернак заявил о себе как о вполне состоявшемся поэте. Здесь впервые прозвучала поэтическая декларация, которой Пастернак следовал на протяжении всей жизни:

Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,—
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.

И хотя книга вышла со множеством опечаток (корректуру сборника он не смотрел), она его очень порадовала: «Мне нравится книжка. Что ни говори – она – (…) мало на что-нибудь, кроме себя самой, похожа».

1917 год обрушился на Россию двумя революциями – февральской и октябрьской. Промежуток между ними, по признанию Пастернака, странным образом стал самым счастливым периодом в его жизни и был ознаменован страстной влюбленностью в Елену Виноград и небывалым творческим подъемом, который впоследствии не повторялся.

За полгода Пастернак пережил всю гамму чувств, сопутствующую любовным драмам: от надежды на взаимность и страстного желания близости до полного отчаяния из-за непреодолимой холодности и отчужденности возлюбленной.

Лирическим дневником этой истории стала книга стихов «Сестра моя, жизнь». В ней, как писал поэт, нашли выражение «совсем не современные стороны поэзии»: «…мне стало совершенно безразлично, как называется сила, давшая книгу, потому что она была безмерно больше меня и поэтических концепций,

которые меня окружали». Любовь разыгрывается в книге на фоне космических, революционных событий лета 1917 года, и черты любимой поэт «врисовывает» в эту бурю и летящие по небу грозовые тучи. «В это знаменитое лето 1917 года, в промежутке между двумя революционными сроками, казалось, вместе с людьми митинговали и ораторствовали дороги, деревья и звезды. Воздух из конца в конец был охвачен горячим тысячеверстным вдохновением и казался личностью с именем, казался ясновидящим и одушевленным, – вспоминал Пастернак то время. – Это ощущение повседневности, на каждом шагу наблюдаемой и в то же время становящейся историей, это чувство вечности, сошедшей на землю и повсюду попадающейся на глаза, это сказочное настроение попытался я передать в тогда написанной по личному поводу книге лирики “Сестра моя, жизнь”».

«Сестра моя, жизнь» принесла Пастернаку известность. Он стал любимцем читающей молодежи. Книга еще не была опубликована, а стихи из нее уже знали наизусть – их переписывали от руки и распространяли в списках. В 1920 году по силе дарования и популярности Пастернака ставили рядом с Маяковским.

В голодное послереволюционное время поэту пришлось продавать книги, иногда друзья присылали продовольственные посылки. Рассчитывать в это время на издание собственных книг не приходилось, и Пастернак мог что-то заработать лишь переводами для издательства «Всемирная литература»: драмы Клейста, Бен Джонсона, Ганс Сакс, Гете.

В 1921 году родители и две сестры Пастернака уехали в Германию – в Россию они больше не вернутся. В этом же году Пастернак познакомился с художницей Евгенией Лурье; он подарил ей краски, оставшиеся от отца, а через несколько месяцев она стала его женой, еще через год родила ему сына – Евгения.

Брак с Евгенией Владимировной продлился десять лет. Она была натурой тонко чувствующей и вместе с тем человеком капризным и совершенно беспомощным в быту. Ее любовь к мужу, восхищение его стихами сочетались с резкой критичностью по отношению к тому, что он делал и говорил. Она могла его прилюдно одергивать и спорить с ним без всякой «почтительности». Вспоминая о браке с Евгенией Владимировной, Пастернак писал: