Свадебный марш

Однажды я видел, как по улице Горького ехала грузовая машина с толстыми рулонами разноцветной бумаги, то есть рулоны были разные: и толстые, и средние, и тонкие. Машина везла свитки бумаги, может быть, в типографию, а может, в магазин. А я посмотрел на машину и подумал: это судьба (судьба — это шофер машины, а шофер машины был курносый и весь в веснушках, как будто гречневой кашей все лицо измазано). Это судьба, подумал я, развозит людям то, что им на роду написано. У кого длинная жизнь — тому толстый рулон, у кого короткая — тому потоньше. А может, действительно, как говорят взрослые, в жизни есть судьба, и тот курносый шофер уже завез на склад моего будущего рулон моей судьбы, и вот он разворачивается у меня на глазах, и я смотрю, что же в том рулоне.

— Давай мой, мой машину, — сказал Умпа, — чего задумался?

«А может быть, никакой судьбы нет, — подумал я, возвращаясь с мокрой тряпкой от канавы, — и все, что, говорят, на роду написано, — это только случайное совпадение случайных совпадений».

Я тер мокрой тряпкой заляпанные грязью колеса, вспоминая слова о любви: «Если бы было, то не прошло, а если прошло, то не было… Что это значит — прошло? И как это — прошло? И как это вообще проходит? Неужели это верно?»

Пока я обо всем этом раздумывал, на поляне появился второй раз Эдуард Бендарский вместе с Татьяной. Они о чем-то разговаривали между собой, о чем-то очень, видимо, неприятном, потом случилось нечто совсем удивительное.

Эдуард подошел к Умпе и брезгливо залепил ему пощечину тыльной стороной руки. Потом он поддал ногой жарившегося на вертеле лебедя, громко выругался и, сев в машину, рванул с места сразу километров на сто в час. Сулькин и Проклов со всех ног побежали за Бендарским, а Умпа со странным выражением лица пошел к лесу. Я как сидел на корточках, так и остался сидеть. Татьяна ко мне сама подошла.

— Из МВД звонили, — сказала она, — по поводу убиенного лебедя… Катафалк-то был Эдуардов, на котором везли птичкин труп, вот, выходит, и попался Бендарский. Я предупреждала его, я его предупреждала. Ты заметил, что Умпа доволен, жутко доволен.

— А он старый, — сказал я.

— Кто он?

— Ну жених Юлкин.

— Ты все о своем, — сказала устало Рысь, — не волнуйся. Когда ему будет сто тридцать восемь, ей будет сто семнадцать. Эйнштейн прав: все относительно в мире.

— А где она сейчас?

— На прием в английское посольство поехала.

— Лебединое озеро, — сказал я, глядя в лужу, на берегу которой валялся жареный лебедь, пронзенный вертелом.

— Знаешь что, — сказала Рысь, — увези ты ее отсюда. Я тебе денег дам и адрес на юг — тетка у меня там. Тебе сколько лет?

— Мне тысячу шестьсот лет, — сказал я.

— Уезжай ты с ней!

— Значит, вот так сбежать от Бородинского боя? Без боя?

За деревьями снова показался Финист и с ним еще пять-шесть таких же гигантов, добрых гигантов, как и он. Увидев меня и Рысь, Финист почтительно заулыбался. Добрые гиганты переглянулись и стали разглядывать меня. Я повернулся к ним спиной.

Дождь начался. Он сразу же намочил платье Рыси, и она уходила от меня вся облепленная мокрым от дождя платьем.

А дождь все лил, как хотел.

— Вам чего? — спросила меня продавщица.

— Бутылку шампанского, — ответил я.

РЕШЕНИЕ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ