Свадебный марш

— …Этому надо учиться у волны: удариться о берег, разбиться, откатиться, собраться с гребнем и… все сначала!

— …Человек волну себе создает с детства постепенно, а слезать с этой волны дано не всем. Ты был в ботаническом саду? Сходи просто так…

Снизу до меня доносился тупой стук мяча. Финист, мой двухметровый телохранитель, бегал среди берез, хлопая ладонью по мячу, обводя деревья.

Раздался шум мотора. Я поднялся на колени и повернулся в сторону шума. Из-за деревьев на лужайку выскочила машина Бендарского с Сулькиным за рулем, с Геннадием и Вовочкой на заднем сиденье. Они подкатили с криками к моему «эрмитажу».

Умпа размахивал спортивным шахматным флагом и кричал:

— Пока впереди Эдуард Бендарский. А ведет репортаж Геннадий Умпа. Бендарский хочет достать студента авиационного института Михалева. Надо затратить меньшее количество времени для прохождения трассы. Это очень ответственный момент. Михалев обходит лидера. Они идут со скоростью двести шестьдесят — двести шестьдесят пять километров в час. Лидирует по-прежнему Эдуард Бендарский под номером шестьдесят четыре. Они уже обошли почти на целый круг остальных спортсменов. Между ними идет борьба за первое место!

Финист, сделав мне из-за деревьев руками какие-то кабалистические знаки и показав почему-то на свои ручные часы, скрылся в роще.

— А они не заметили нас? — негромко спросил Умпа Сулькина.

— Я номер мазутом из тройки в восьмерку, — сказал Сулькин.

— Делай прием! — скомандовал Умпа.

— Прием а-ля торшер! — крикнул Сулькин.

— Фуршет, а не торшер!

А Проклов из сумки-холодильника достал… лебедя.

— Сувенир для Эдуарда, — сказал он, но как-то невесело.

— Сувенирчик что надо! — восхитился Умпа. — Эдик будет доволен.

— Ощипи, потроши, — приказал он Вовуне. Вовуня стал удивительно быстро ощипывать лебедя.

— А это что? — спросил Сулькин, разглядывая какой-то пакет в руках Умпы.

— Японское средство — дзинтан, чтоб алкоголь скорей выходил из организма после выпивки, — объяснил Умпа.

— Господи, — сказал Сулькин, — тут голову ломаешь, как подольше задержать в организме, а они…

— Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гёте, — сказал Умпа. Достав из кармана бутылку с коньяком, он откупорил ее и разлил по стаканам.

— За сорфинг! — сказал Геннадий, поднимая стакан.

— За что? — спросил Проклов.

— Сорфинг — это такой вид спорта, — объяснил Сулькин Проклову. — Забираешься с доской на гребень волны в океане и мчишься.

— Правильно, Суля, — Геннадий потрепал Сулькина по плечу, — только это не вид спорта, а вид жизни. Главное, чтобы все время на гребне волны. На гребне — солнце, пальмы, девочки в бикини… — Геннадий, понизив голос, сказал, по-видимому, что-то неприличное, потому что Сулькин и Проклов засмеялись. — Гребень жизни — самое главное.

Выпив коньяк, Умпа убежал в кусты, а Проклов, продолжая потрошить лебедя, тихо спросил Сулькина:

— Ну что, будешь закашивать сотрясение мозга?

— Тут один закосил вот так, а ему нейрохирург потом дырки в голове сверлил… Служить пойду… Сон мне снился. Будто я из одного поезда выхожу в военной форме, а из другого меня выносят тяжело раненного… Может, к войне это?

Проклов промолчал. Умпа вернулся, и скоро я увидел за деревьями Таню Рысь и вспомнил ее в моем сне: «Он бы все три миллиарда перессорил, если бы смог…»

Вовуня уже жарил на вертеле лебедя.

И в это время с проселочной дороги выскочила машина. За рулем ее сидел Мамс, а сзади — Эдуард и его отец.

Мамс выключил мотор, открыл дверцу, заляпанную грязью, и, выбравшись из кабины, стал что-то объяснять Сулькину, а тот мотал головой, как лошадь на жаре. Сняв кожаные перчатки, Мамс бросил их на сиденье и пошел вместе с Эдуардом и его отцом к дачному поселку.

— А кто будет машину мыть? — спросил Умпа.

Проклов и Сулькин лениво переглянулись, подошли к машине и стали нехотя доставать из багажника ветошь.

Переговариваясь, Проклов и Сулькин подошли к заросшему травой водоему, из которого когда-то на тренировках пожарники забирали воду, и принялись усердно полоскать в нем тряпки. А я все лежал на башне, боясь пошевелиться, и все думал про Юлкиного жениха и еще про легенду о Вавилонской башне. Я знал, что была такая башня, которую бог хотел построить до самого неба. Еще я знал, что сначала все люди, строившие эту башню, разговаривали на одном языке, а потом бог сделал так, что все строители стали разговаривать на разных языках. А для чего он это сделал? Глядя на Проклова и Сулькина, я придумал, зачем это бог сделал: чтобы люди на работе меньше трепались. Вот был бы он бог, я бы сейчас тая сделал, чтобы Сулькин разговаривал на испанском, а Проклов на чувашском… Вот тогда бы они без лишних слов помыли машину и убрались отсюда… В это время сильный порыв ветра вырвал из моих рук листок бумаги, на котором был изображен Умпа на пляже, и, крутясь, стал спускаться вниз. Я зажмурился и замер.

Внизу стало тихо. Голоса замолкли. Потом Умпа произнес угрожающе:

— Мы прогневали даже бога, он на нас рисует карикатуры.