Свадьба

Я отворил наружную дверь и ступил в пещерную тьму подъезда. Площадками выше и ниже моей тусклым, безжизненно-серым цветом брезжили уродливо квадратные окна. В одном из них мягко, уютно теплился одинокий желтый глазок – освещенное окно дома напротив. Я спустился по чутким ступенькам лестничным маршем ниже и закурил сигарету. В подъезде было подземно тихо, тем грубее вторгались время от времени в его тишину приглушенные взрывы какого-то дикого, первобытного хохота – казалось, без мысли, без чувства, просто физиологические отправления сытой, избывающей энергию плоти… На освещенном пятачке по-прежнему чернела толпа; мне даже показалось, что она увеличилась. Усталое равнодушие мной овладело – еще и потому, что я чувствовал себя буквально отравленным… я скажу – тоскливой мерзостью ситуации. Была не просто опасность – война, катастрофа, стихийное бедствие (опасности, которых я не испытал, но был уверен, что здесь – иное…), – была опасность, настолько утонувшая в обыденной, житейской грязи (аборт за месяц до свадьбы, откровенная шлюха, идущая под венец, уголовник отец, на людях взасос расцелованный шлюхой же матерью – и изгнанный за спиной у людей; хладнокровное избиение вчерашним сожителем сегодняшнего жениха, вообще избиение сильнейшим слабейшего; самый жених – потерявший от сладострастья и совесть, и разум, обрекший на жестокую пытку своих стариков, ударивший в день свадьбы невесту; даже гармонист Афанасий, подаривший людям так много светлых минут (смягчивших, согревших их естество) – и брошенный за ненадобностью спать во дворе, как наскучившая детям собака), – была опасность, настолько утонувшая во всей этой душевной и телесной нечистоте, что в первую очередь до тошноты уже было – противно… Самый воздух казался нечист, заражен – и хотелось единственно бегства.

Громыхнула подъездная дверь… кто-то тяжело, оскользаясь, затопал наверх по лестнице. Сердце мое забилось. Потушив сигарету, я на цыпочках поднялся приоконной площадкою выше. Квартира невесты оказалась внизу: я смутно видел изометрически сильно зауженный прямоугольник квартирной двери и светлый плетеный половик перед ней… Шаги приближались; где-то на полдороге неизвестный закашлялся, захрипел, отхаркался, трубно прокачав носоглотку – выворачиваясь чуть не до рвоты, – и выплюнул – продул через губы на пол – тяжелый, вязкий шматок… Я ждал. Минуты через две на площадку медведем вывалился… похоже, щекастый. Он несколько секунд постоял перед дверью, пьяно обминая пятернею лицо, – наконец позвонил, всем телом навалившись на кнопку… Щелкнул замок; дверь открылась; щекастого залило оранжевым светом; стоявшего в дверях мне не было видно…

– Чего тебе?

Мать невесты.

Щекастый улыбнулся. Я видел лишь его профиль – вернее, половину его, освещенную до ушей: в таком ракурсе, при таком освещении и при таком состоянии его обладателя – это была злобная карикатура на человека… Я подумал, что если друзья щекастого так же пьяны, как он, то мы со Славиком (если взять себя в руки и не бояться) пробьемся сквозь них без труда. Другое дело, что едва ли все они так напились; кроме того, с нами были Зоя и Лика…

– Ну что, теть Маш, – прохрипел щекастый и покачнулся. – Как там… зятек-то?

«Упорная сволочь», – подумал я.

– Пошел ты на…, – невыразительно отрезала мать невесты и с грохотом захлопнула дверь.

Щекастый потоптался с минуту на месте, сплюнул (наверное, вслед за плевком изо рта потянулась клейкая нить – потому что он долго, нагнувшись, не мог отплеваться и наконец, длинно выругавшись, со всхлипом вытер рот рукавом) и тяжело обрушился вниз по ступенькам… Я дождался, когда хлопнула наружная дверь – и повернулся к окну, механически ожидая, когда из подъезда выйдет щекастый. Его гидроцефальная, неестественно круглая голова должна была появиться из-под навеса, опиравшегося одной стороною на столб, а другой на глухую стену. Этот навес – козырек – был метра три в ширину и четыре в длину; щекастого долго не было, я не мог понять, куда он исчез, и необъяснимо начинал волноваться… ну наконец-то: вышел, побрел, широко расставляя ноги, к ожидавшей его толпе… Но я не последовал взглядом за ним – я больше на него не смотрел. Смотрел я – на козырек.

Козырек.