Свадьба

– Ну ладно. – Славик пожал мне руку; Лика погладила по плечу; Зоя вышла не оглянувшись. «Всё», – подумал я – даже как будто с облечением. Я знал, что это сейчас мне легко – ад наступит потом: когда я буду сидеть в одиночестве в гулкой пустой квартире и смотреть на залитый солнцем июльский двор – зная, что никого – для меня все, кроме Зои, будут никто, – я в этом дворе не увижу… Всё.

– Так. Леха. – Тузов ожил, даже непривычно крепко сжал губы. – Ты все понял? – Тузов кивнул. – Всю дорогу иди за мной и все делай как я, чтобы не было лишних разговоров. Вообще как только выйдем из ванной – молчи! Вылазишь из окна на козырек и сразу садишься на корточки… против света там ничего не видно и вообще козырек закрывает, но береженого Бог бережет. Спускаться так: повиснешь на руках, а я внизу приму тебя за ноги. Всё. – Я приоткрыл дверь, выглянул в обе стороны. Никого. В гостиной нестройно пели.

– Пошли.

Я выпустил Тузова, потушил в ванной свет… мгновенье подумав, снова включил – и поспешил к двери. Открыл; Тузов, ссутулясь, нырнул в подъездную черноту. Теперь главное было, чтобы не щелкнула дверь… щелкнула,…! Я прислушался, зажмурив глаза. Тихо… За дверью тихо – но внизу я вдруг услышал отрывистое цоканье каблуков: напрягся – не сразу сообразил, что это спускаются Славик, Зоя и Лика…

– Пошли!

К несчастью, еще в ванной ко мне пришла (то есть хорошо, что пришла, – плохо было, что ни на минуту не отпускала) тревожная, натянувшая нервы струнами мысль: мать невесты может в любую минуту выйти из комнаты, обнаружить, что Тузова нет, и поднять тревогу… Эта мысль заставляла меня страшно спешить – а я спешить не любил, не умел и, поспешая, все делал плохо. Стиснув зубы, я до зудящего звона в ушах вслушивался в подъездную тишину – в паническом ожидании, что услышу звук открываемой двери: кажется, если бы это произошло – щелкнул бы атомным взрывом замок, – у меня разорвалось бы сердце…

Когда скрипуче застонала пружина наружной двери, мы с Тузовым спускались с третьего этажа. Через несколько ступенек я прыгнул к окну – и, сделав Тузову знак, не дыша приоткрыл оконную раму.

Хлопнула дверь. Толпа как по сигналу затихла – лишь дурнопьяный, бурдюком расползшийся по скамье, продолжал что-то заунывно мычать, обессиленно прядая всклокоченной головой… Из-под козырька вышли Лика, Зоя и Славик: Славик – видимо, механически – пропустил женщин вперед… «лучше бы он шел первым… всетаки метр девяносто два», – пронеслось у меня в голове, – но, как оказалось, естественное побуждение Славика было и самым верным: двое парней отступили, давая Зое и Лике проход; впрочем, у страха глаза велики: при чем тут Зоя, Лика и Славик?… Когда мои ребята минули круг, кто-то развязно – пьяно растягивая слова – громко сказал им в спину:

– Счастливого пути!

– Спасибо, – доброжелательно ответствовал Славик. Славик – удивительной души человек: я уверен, что даже сейчас ему не понадобилось никакого усилия, чтобы голос его прозвучал непринужденно-доброжелательно… Я закрыл раму и, посмотрев на Тузова, мотнул головой в сторону марша, ведущего вниз.

На втором этаже я помедлил – оттягивая решительный момент… но мысль о матери невесты (почему-то я опасался больше всего – если не только – ее), которая в эту минуту, быть может, как раз выходит из комнаты, направляется к ванной (ну сколько там можно сидеть?!), берется за ручку двери… – эта мысль подхлестнула меня. Торопясь, с сильно бьющимся сердцем, я спустился на последнюю перед выходом из подъезда площадку – между первым и вторым этажом. Под моими ногами, отделенная от меня бетонной плитой, была подъездная дверь; за окном графитно чернел – на фоне желто-серым освещенного пятачка – козырек; мне показалось, что до него пугающе высоко; потом я сообразил, что он находится – только снаружи – всего лишь чуть ниже уровня пола… Приглушенный ропот толпы окружал нас, казалось, со всех сторон – пробивался не только через окно, но и через близкую наружную дверь… Я повернулся к Тузову.

– Леша, – сказал я еле слышным шепотом, – застегни пиджак на все пуговицы. Отверни лацканы. Подними воротник… – Я делал все то же самое. У Тузова была снежно-белая, у меня – светло-голубая рубашка. Костюмы темные. – Ну… с Богом.