Суррогат мечты

Шухов увидел, как из коридора вышла человеческая фигура. Рослый мужчина, в армейском бронежилете поверх камуфляжа, в руке «калашников» милицейского варианта, АКМС-74У, коротким, кургузым стволом вороночкой пламегасителя направлен в сторону экспедиции. Дима хотел было закричать, но с пересохших, как пергамент, губ сорвался только едва слышный сиплый стон. Неведомый боец медленно приближался деятельной, собранной походкой, будто зная, что вооруженные люди не опасны больше. Дима с ужасом следил за ним.

Подойдя на расстояние вытянутой руки, пришелец достал из кобуры на бедре «Беретту», передернул затвор. Шухов вдруг понял, что сейчас произойдет. Господи, это же так просто — сейчас предотвратить непоправимое! Просто ударить снизу вверх по уже поднявшемуся стволу, потом пинок ногой в пах, удар локтем в лицо, а лучше в висок, так как враг был без шлема. Черт, ну почему, почему все тело сковало такая вялость?! Дима мысленно кричал, захлебываясь своим молчанием.

Грохнул невыносимый в замкнутом пространстве выстрел. Карбид с все таким же отрешенно — замершим, тупым выражением лица, не изменившимся даже в момент гибели, откинулся назад и рухнул на пол с маленькой черной дырочкой в виске. Убийца метил точно под край шлема. Да и как ему было не прицелиться точно, если стрелял он фактически в упор. Медленно, как во сне, Шухов видел отъехавший назад затвор, вылетевшую гильзу, которая несколько раз перевернулась в воздухе и с тихим, мелодичным звоном упала на пол. Из ствола пистолета курился дымок.

Второй выстрел. Майор Кротов увидел свою смерть, направленную ему в правый глаз. Диме могло показаться, но зрачки бойца полыхали лютой ненавистью, в которой просто не было места малодушному страху. Отважный майор и умирал как герой. Еще одна гильза со звоном откатилась под перевернутый стол. Металлическое клацанье оружия.

Третий выстрел. Четвертый. Пятый. Шестой… Бойцы спецгруппы гибли молча, с каменными равнодушными лицами, но Шухов знал — они прекрасно все понимают и знают, что пришла их смерть. Но они ничего, совершенно ничего не могли сделать. А потом расстрел вдруг прекратился. Убийца сноровисто спрятал пистолет в кобуру. Из десяти человек экспедиции в живых остались только Дима, Юрий, Эдик и Борман. Остальные лежали на полу лаборатории с пробитыми головами, глядя в потолок остекленевшими глазами. Кровь, казавшаяся черной, текла по пыльному линолеуму.

Диму мысленно била дрожь, все тело мучительно напрягалось, но он не мог выдавить из себя ни одного движения. Ни одного! Даже моргнуть не получалось, глазные яблоки пересохли, лились слезы, разъедая веки, но веки словно застыли, примерзшие и парализованные. Шухов никогда и не думал, что это такое страшное мучение — не иметь власти над собственным, всегда таким послушным и сильным телом. Хуже, чем смерть. Гораздо хуже…

И вдруг Дима обнаружил, что наклоняется, его руки, действующие независимо от его воли, берут убитого бойца спецназа за шиворот, впиваются мертвой хваткой и волокут в коридор. Зачем? Что это, в конце концов, такое? Следом, также таща по мертвому телу за собой, вышли остальные оставшиеся в живых люди и двинулись следом за палачом куда-то вглубь подземелий по длинному наклонному пандусу, когда-то предназначенному для техники.

«Я боюсь, — вертелось навязчиво в голове Шухова. — Я никогда еще так не боялся. Теперь я понимаю, что такое настоящий страх. Никогда в жизни такого не испытывал… Господи, наверное, надо молиться. Только вот я совершенно не знаю молитв. Ни одной. Вообще. Господи, прости меня. Наверное, я умру. Но как же хочу жить! Как я хочу жить!!!»

Пандус вел все ниже. Становилось уже не просто тепло, а попросту жарко. Организм работал обычно, и Дима обливался потом под тяжелым бронежилетом. Легкие работали, как сумасшедшие насосы, прогоняя через тело литры спертого воздуха. Идти, вернее, корчиться вот так, с полувывертом, задом наперед было чудовищно неудобно, но Шухов, конечно, ничего не мог сделать. Спина уже начала ныть, а мертвое тело, волочимое по полу, становилось невероятно тяжелым. А палач все шел впереди практически прогулочной походкой, только что не насвистывая по пути. Как и не убил совершенно спокойно только что шестерых людей. Капля соленого, горячего, едкого пота скатилась по лбу, втекла в глаз, расплылась по роговице. Дима практически ослеп, но все равно продолжал идти, не зная, куда и зачем. Только горячечный свист собственного дыхания, шаркающие шаги по бетону пандуса. Шелест трупа. И мерный, тяжелый стук сердца, ломающего ребра изнутри.

Поворот налево. Идти еще тяжелее, так как началась короткая лестница с широкими ступеньками. Проклятый покойник зацепился за что-то, не желал поддаваться, будто сопротивлялся. Дима мысленно выразил трупу свою полную солидарность в этом стремлении. Но тело, подчиненное чужой воле, думало иначе, рвануло мертвеца и протащило-таки в открытые нараспашку двустворчатые двери. И тут Шухову удалось поймать в поле зрения виновника своих и чужих мучений.