Суровые дни

НА КРЫЛЬЯХЪ

Рокочутъ. И ночью, и днёмъ рокочутъ…

Услышишь въ ночи, какъ заревётъ въ перелск, передъ ркой, передъ желзнымъ мостомъ, въ желзномъ грохот, - вспоминается маленькiй, съ испитымъ, въ морщинкахъ, лицомъ, товарный кондукторъ съ сундучкомъ и отстегнутымъ хлястикомъ замызганной шинели.

- Даже начальство удивляется - откуда что! Та-акъ работаемъ… прямо, гономъ!

Стали на разъздахъ цвтные позда - зелёные, жёлтые, синiе: дали дорогу краснымъ, ещё вчера неслышно пробиравшимся по ночнымъ путямъ. Теперь они слышны, только они одни, провожаемые надеждой, желанные. Они пошли и пошли, пошли и пошли ходомъ, въ лязг, рёв и грохот, съ широкогрудыми высоченными ревунами въ голов. Теперь ужъ не ждутъ часами на глухихъ станцiяхъ, чтобы пропустить щеголеватый экспрессъ въ огняхъ, чтобы захватить сиротливый вагончикъ съ овсомъ или платформу брёвенъ какого-нибудь узднаго торговца.

Рокочутъ безъ останова, съ мста до мста, полные доверху, не теряющiе по дорог; и машинисты у нихъ настраж, и топки полны, и кондуктора не дремлютъ. Не лсъ мануфактурщика, не товары какiе обычные на нихъ, чт`o могутъ ждать, - валитъ на нихъ подымающаяся сила, живая сталь, натуго закрутившаяся пружина великаго размаха. Бгутъ и бгутъ въ грохот, не сдерживаемые мостами.

На мосту, - виденъ его срый сквозной переплётъ, - за лугомъ, надъ кустами густого тальника, надъ ркой, - сторожевые огни. Не дремлетъ стража. Нтъ-нтъ и гукнетъ встревоженный чмъ-то выстрлъ. Напрасно.

Покойно кругомъ. Никто не подойдётъ, нтъ враговъ здсь, въ Калужской губернiи, на тихой рчк. И нигд на родной земл нтъ враговъ. За лсами? За лсами поля, за полями опять лса, - родные лса, родныя поля, - деревни, города съ трубами, а за ними опять лса и поля. Кругомъ родное, провожающее тревогами этотъ желзный грохотъ ночного бодрствованiя. А на тихой рчк что за неурочный огонь? Какой-нибудь рыболовъ пристраивается на отмели на ночную ловлю. Сидитъ съ удочкой, слышитъ набгающiй рокотъ колёсъ и думаетъ - дай-то, Господи. И вспоминаетъ про своего сына, артиллериста-наводчика. Въ Смоленск стоялъ… гд-то теперь?..

Покойно кругомъ, но не спитъ стража на мосту. Кто знаетъ! Вонъ, говорятъ, другой день бродитъ у полустанка навдомый человкъ въ срой тройк. Чего ему тутъ длать?

- …И вдругъ заявляется эта незнакомая личность, въ срой хорошей тройк… - разсказываетъ покупателямъ старичокъ-лавочникъ съ полустанка. - Обсмотрлъ вс полочки, какой есть товаръ. А есть, спрашиваетъ, у васъ настоящiе консервы?

- Какiе такiе настоящiе консервы? - спрашиваю его, будто и не знаю.

- Разные, - говоритъ. - Кильки, сардинки, а если есть, то и перца бы маринованнаго… въ жестяныхъ коробкахъ!

- Ага… Въ жестяныхъ коробкахъ?! Нтъ-съ, говорю, въ жестяныхъ коробкахъ у меня нтъ ничего. Въ жестяныхъ коробкахъ, говорю, порохъ, бываетъ, продаётся и ещё, бываетъ, что и дина-митъ-съ! А вамъ, собственно, для какой же надобности?

- Закусить.

- Вотъ селедку возьмите и закусите.

- Нтъ, селедки я не хочу. Мн надо консервы.

- Понимаете? А ужъ меня ещё намедни изъ трактира предупредили. Третiй день вертится наизвстный человкъ у дороги. То на перезд, на бревнышк посидитъ - обсматривается, то въ чайной чайку попьетъ съ ситнымъ, присматривается подозрительно, а ни съ кмъ разговору не заводитъ. Женщина тутъ наша проходила съ корзинкой - въ корзинку заглянулъ, засмялся. Скажите, пожалуйста, чего тутъ смяться? Вс при дл, сурьозны, у каждаго сынъ ли, два, ли, у котораго и папаша на войну ушли… везд забота и трудъ, каък говорится, а онъ ходитъ и посмивается… Да ещё кон-сервовъ! Жестяныя коробки… И неизвстно откуда взялся!

- Ну, и что же, узнали?

- Наши мужики ужъ взялись за это дло - смотрть надоло. Борисъ Иванычъ, урядникъ, прiзжаетъ… указываютъ ему и сообщаютъ - такъ и такъ. Гд такое? А вотъ тутъ, опять вонъ сидитъ у самой линiи, на перекладинк. Примите его на основанiи закона, разглядите его видъ. Теперь такое время, что шляющихъ людей надо обязательно сторожить. Жестянки всё разыскиваетъ. И пошли вс, полонъ трактиръ. Какой вы человкъ, гд живете, какой при теб видъ? Оказался лакей. Какой лакей? Новый лакей, отъ господина Ерофева, съ мансуровскаго хутора, прежнiй на войну взятъ. И показываетъ документъ. - «Баринъ ухалъ на недлю, а мн длать нечего, хожу отъ тоски въ трактиръ чай пить и гуляю. Баринъ одинокiй, далъ позволенiе гулять». - Ну, тутъ мы ему вс стали говорить.

Урядникъ ему сказалъ: «Теб бы какое дло длать, а ты только народъ смущаешь». Ну, онъ намъ тоже объяснилъ. - «Я, говоритъ, самъ бы на войну полетлъ, но у меня грыжа и хожу на бандаж даже. А сюда я изъ хутора отъ тоски хожу, смотрю, какъ позда, солдатики наши дутъ, кланяюсь имъ». - И вотъ вынимаетъ портмонетъ, достаётъ рубликъ и подаетъ уряднику: «примите отъ меня въ пользу военныхъ дйствiй!». Ну ничего, пошли вс чай пить. А то прямо сомннiе на всхъ навель. Всяко бываетъ…