Сумерки зимы

Макэвой пришел уже десять минут назад, и ему до смерти хотелось сэндвича с сосиской и жареным яйцом, но Ройзин накормила его завтраком — яичница-болтунья и ломтик копченого лосося на ржаном хлебе домашней выпечки. Макэвой был уверен, что она обиделась бы, узнав, что это лишь раздразнило его аппетит, и потому в кафе заказал лишь чай.

— Поешь? — спросил он.

— Заманчиво, — в раздумье протянула Хелен. — Слыхала, что тут подают такое спецблюдо, только пояс расстегивай. Если съешь все до последней крошки, денег не возьмут. Еще никому не удавалось справиться.

— Ты тоже пыталась?

— О чем это вы, сержант? — Тремберг выглядела оскорбленной, но тут же расплылась в улыбке. — Прости за вчерашнее, — она снова хлебнула чаю, — я повела себя как настоящая стерва. Только-только успела вгрызться в убийство Дафны Коттон — и на тебе, уже расследую смерть какого-то алкаша в Орчард-парке.

— Понимаю.

Макэвою было не по себе от того, что Тремберг втянута в эту историю, но гораздо больше его тревожило другое: весь предстоящий день ему придется поддерживать беседу с коллегой женского пола. А это будет пострашнее прочего, хотя поводов для беспокойства и так хватало.

— Два тоста, пожалуйста! — крикнула Хелен дородной женщине в синем халате, сидевшей за кассой. — Только с настоящим маслом, не с обезжиренной пакостью.

— Женщина моей мечты, — хмыкнул Макэвой. — Отец говаривал, химический состав у маргарина почти такой же, как у куска пластмассы. Не знаю, правда ли, но желание отведать он у меня отбил. Как вся та чушь насчет арахиса на стойке, в котором полно чьих-то пи-пи. Мерзость.

Тремберг сморщила нос:

— Пи-пи?

У Макэвоя кровь прилила к щекам, и он искренне обрадовался появлению заказанных Хелен тостов.

— Прости. Когда в доме маленький ребенок…

— Симпатичный парнишка твой Фин, — с набитым ртом болтала Тремберг. — Так тобою гордится. Не испугался совсем. Понял, что в церкви случилось что-то плохое, видел, как ты упал, но не засомневался, что ты поднимешься. И заявил, что ты обязательно арестуешь всех-всех преступников.

Макэвой отвернулся, пряча улыбку.

— Мамино воспитание. Это Ройзин внушила ему, что я несокрушимый. Прямо супергерой какой-то.

— Лучше пусть так, чем считает тебя козлом, — заметила Тремберг. — Обычно детки невысокого мнения о предках.

— Только не я.

— Ты не как все, сержант. Каждому известно.

Какое-то время они сидели молча. Макэвой допивал чай, наблюдая, как Тремберг слизывает масло с кончиков пальцев. Никаких колец, никакого маникюра. В сравнении с элегантными, ухоженными пальцами его жены ее пальцы кажутся голыми.

— Так или иначе, Фин прав, — объявила вдруг Хелен.

— В чем?

— Ты и вправду несокрушим. Каждому известно.

— То есть?

— Прошлогодний треп. — Она подалась к нему, оживая прямо на глазах. Сладкий чай с тостами зарядили ее дозой глюкозы, и теперь она была полна энергии. — Когда тебя, ну, ты понимаешь…

— Что?

— Тебя ведь порезали, разве нет? Так говорят. Пырнули ножом. — Если Тремберг и считала себя воплощением деликатности, на этот раз она тщательно скрыла эту свою черту.

— Ударил наотмашь, скорее, — тихо поправил ее Макэвой. — Такой рубящий удар, справа и сверху.

Тремберг резко выдохнула. Подавила желание выругаться. Наморщила лоб.

— Как Дафну?

Макэвой кивнул. Эта мысль возникала и у него самого. Он-то знал, что прежде, чем сердце девушки перестало биться, она испытала боль. Странную ледяную боль. Что сперва ее охватила тупая агония, а затем все потонуло в мареве. Что этот кошмар она пережила наяву.

Тремберг ждала продолжения. Напрасно.

— Сержант? — подтолкнула она.

— Что?

Хелен выразительно воздела руки.

— Признай, собеседник из тебя никчемный.

Макэвой посмотрел на часы. Всего восемь минут прошло, а она уже разочаровалась в его компании.

— А ты не подумала, что мне не нравится эта тема?

— Не-а, — улыбнулась она. — Хотела первой тебя расколоть.

Макэвой от недоумения приподнял брови.

— Да не парься ты, ставок никто не делал. Просто профессиональная гордость. Следователь ведь должен уметь выбить признание, а с тобой никто справиться не может.

— Ты что, хочешь сказать, что народу любопытно?

— А то. Ты у нас личность загадочная, а любая загадка требует разгадки.

— Загадочная личность?

— Посуди сам, сержант. Здоровый как шкаф, красотка-жена, которая пакует на ланч деликатесы, сын, который считает отца суперменом. Ну и еще малость — история с Дугом Роупером и всей прошлогодней кутерьмой. Уголовку разгоняют на все четыре стороны, а тебя с пустячным ножевым ранением отправляют в дорогую частную клинику где-то в Шотландии. И ты считаешь, никого не интересуют подробности?

— Никто не спрашивал, — выдавил Макэвой. — К тому же загадочность мне к лицу.

— Ага, ты возвел ее до высокого искусства, — рассмеялась Тремберг.

— Жена будет рада услышать такое обо мне. Думаю, она видит во мне эдакого бунтаря, который в темных переулках сражается со злом. Пусть и прекрасно знает, что последние десять месяцев я ковырялся с базами данных и был на подхвате. И к твоему сведению, я вовсе не претендую на роль одинокого воина добра.

— Хочешь сказать, она это сама придумала?