Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

Я кивнул и сунулся в холодильник. От вчерашнего ужина осталась лазанья. Сначала я отложил себе на тарелку половину, потом передумал, добавил все, что оставалось в кастрюле, и поставил тарелку в микроволновку. Пока тарелка вращалась в ней, наполняя кухню запахом помидоров и орегано, я вымыл кастрюлю. В животе снова заурчало.

– М-да, – откликнулась Эдит.

– Что такое?

– Постараюсь, чтобы в следующий раз у меня получилось лучше.

Я рассмеялся.

– А разве есть что-то, что у тебя получается плохо?

– Я забыла, что ты человек. Надо было мне… ну, не знаю… прихватить еду с собой, устроить пикник.

Микроволновка звякнула, я вытащил тарелку, но она оказалась горячей, пришлось сразу же поставить ее.

– Об этом не беспокойся.

Я взял вилку и принялся за еду, понимая, что по-настоящему проголодался. Первый же кусок ошпарил мне рот, но я продолжал жевать.

– Ну как, вкусно? – спросила она.

Проглотив то, что было у меня во рту, я ответил:

– Даже не знаю. Кажется, обжег себе язык и теперь не чувствую вкуса. Но вчера было вкусно.

Видимо, мой ответ ее не убедил.

– А тебе случается скучать по еде? По мороженому? Или арахисовой пасте?

Она покачала головой.

– Еду я почти не помню. Даже не могу сказать, что любила когда-то. Сейчас она пахнет… несъедобно.

– Обидно.

– Не такая уж большая жертва, – с грустью возразила она, словно думала о других жертвах, куда более значительных.

Поддерживая тарелку снизу кухонным полотенцем вместо прихватки, я перенес ее на стол, чтобы сесть поближе к Эдит.

– А ты скучаешь по чему-нибудь, что осталось в человеческой жизни?

Над ответом она думала недолго.

– Вообще-то нет: чтобы скучать, надо помнить, а я свою человеческую жизнь припоминаю с трудом. Но есть то, от чего я бы не отказалась. Пожалуй, можно даже сказать, что я завидую этому.

– Чему же ты завидуешь?

– Прежде всего – сну. Это здорово утомляет – все время бодрствовать. Мне хотелось бы хоть на время забыться сном…

Я съел еще несколько кусков, обдумывая ее слова.

– Тяжело тебе, наверное. Чем же ты занимаешься по ночам?

Она смутилась, потом поджала губы.

– Ты имеешь в виду – обычно?

Интересно, правильно ли я угадал, что отвечать ей не хочется? Может, вопрос слишком общий?

– Нет, не обязательно. Например, чем ты займешься сегодня ночью, когда уйдешь отсюда?

Напрасно я заикнулся об этом. Я отчетливо сознавал свой промах. Теперь она наверняка уйдет. Но какой бы краткой ни была разлука, я заранее ужасался ей.

Похоже, и Эдит не понравился вопрос, и поначалу я думал, что по тем же причинам. Но потом она скользнула взглядом по моему лицу и отвернулась так, будто ей стало неловко.

– Ну, так что?

Она состроила гримасу.

– Хочешь услышать приятную ложь или правду, которая может тебя расстроить?

– Правду, – сразу выпалил я, хотя и без полной уверенности.

Она вздохнула.

– Я вернусь сюда после того, как ты и твой отец уснете. В последнее время это вошло у меня в привычку.

Я моргнул. Потом еще раз.

– Ты бываешь здесь?

– Почти каждую ночь.

– Зачем?

– Интересно смотреть на тебя, когда ты спишь, – буднично объяснила Эдит. – Ты говоришь во сне.

Я разинул рот. Шея и лицо вспыхнули. Конечно, я знал, что разговариваю во сне, мать часто дразнила меня. Но я не думал, что и здесь у меня будет тот же повод для беспокойства.

Она внимательно наблюдала за мной из-под ресниц.

– Очень сердишься?

Сержусь? Я не знал. Но чувствовал, что причин сгорать от унижения у меня хоть отбавляй. И к тому же не понимал: откуда она слышала мою сонную болтовню? Из окна? Неизвестно.

– Как же ты… где ты… и что я?.. – вопрос я так и не закончил.

Она приложила ладонь к моей щеке. Под ее прохладными пальцами кровь словно вскипела.

– Не бойся, – попросила она. – Я не причинила бы тебе никакого вреда. Честное слово, я всегда держала себя в руках. И если бы почувствовала опасность, сразу ушла бы. Просто… мне хотелось быть рядом с тобой.

– Я… не об этом беспокоюсь.

– Тогда о чем же?

– Что я говорил?

Она улыбнулась.

– Ты скучаешь по своей маме. А когда идет дождь, шум мешает тебе уснуть. Раньше ты часто говорил о своем прежнем доме, теперь уже реже. Однажды ты пробормотал: «Слишком уж зелено», – она засмеялась тихонько, чтобы не обидеть меня.

– А что еще? – потребовал я ответа.

Она поняла, о чем я спрашиваю.

– Ты повторял мое имя, – призналась она.

Я вздохнул, смирившись с поражением.

– Часто?

– Для тебя «часто» – это сколько?

– О, нет… – простонал я.

Так, словно это было для нее просто и естественно, она обняла меня за плечи и положила голову ко мне на грудь. Я машинально обнял ее. Прижал к себе.

– Тебе незачем смущаться, – зашептала она. – Ты ведь уже говорил, что видел меня во сне, – помнишь?

– Это совсем другое дело. Я помню, о чем говорил.

– А если бы мне снились сны, все они были бы о тебе. И я бы этого не стыдилась.

Я погладил ее по голове. В сущности, я ничего не имел против. Я и не ждал, что она будет следовать обычным человеческим правилам. Достаточно и тех правил, которые она установила для себя.

– И я не стыжусь, – шепнул я.

Она издала невнятный звук, почти замурлыкала, прижимаясь щекой к моей груди на уровне сердца.