Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

– 5 % изменений относятся к мифологии – по сути дела, к ошибкам в ней, главным образом в связи с видениями. Работая над продолжениями «Сумерек» и даже над «Солнцем полуночи», для которого мне пришлось вместе с Эдвардом понять, что творится в голове Элис, я переработала и улучшила описания ее видений. В «Сумерках» больше мистики, и теперь ясно видно, какой должна быть в них (но не была!) роль Элис. Уфф!

– Остается еще 5 % для множества разнообразных изменений, которые я внесла по разным и, безусловно, корыстным соображениям.

Надеюсь, вас увлечет история Бо и Эдит, хотя ждали вы совсем не этого. Работа над новой версией доставила мне подлинное удовольствие. Неожиданно для самой себя я полюбила Бо и Эдит, а вымышленный мир Форкса стал для меня снова свежим и радостным – надеюсь, то же самое произойдет и с вами. Если вы испытаете хотя бы десятую часть удовольствия, которое получила от этой работы я, значит, игра стоила свеч.

Спасибо, что читаете мои книги. Спасибо, что вы есть в этом мире, спасибо за то, что вы были таким удивительным и неожиданным источником радости в моей жизни все предыдущее десятилетие.

С огромной любовью,

Стефани.

Пролог

«Если судьба его причудлива, то и возвышенна».

Жюль Верн. «Двадцать тысяч лье под водой»

Я никогда не задумывался о том, как умру, хотя в последние месяцы поводов было предостаточно, а если бы задумался, то едва ли мог бы предположить, что это произойдет именно так.

Я уставился в противоположный конец длинного зала, прямо в непроницаемые глаза охотницы, и она любезно ответила мне взглядом.

Конечно, это правильный выбор – умереть, чтобы спасти дорогого тебе человека. Достойная смерть. Это что-то да значит.

Я знал: если бы я тогда не приехал в Форкс, то сейчас не смотрел бы в глаза своей смерти. Но даже сейчас, несмотря на ужас, объявший меня, я не испытывал сожалений. Глупо горевать о том, что жизнь подходит к концу, когда взамен судьба предлагает исполнить мечту, превосходящую твои самые смелые ожидания.

Охотница приветливо улыбнулась и не спеша направилась убивать меня.

1. Первый взгляд

17 января 2005 г.

Мать везла меня в аэропорт, опустив стекла в окнах машины. Везде январь, а в Финиксе – плюс двадцать четыре и ярко-голубое небо. Я надел свою любимую футболку с ласточками и кокосом из «Монти Пайтона», которую получил в подарок от матери на позапрошлое Рождество. Я уже почти вырос из нее, ну и ладно. Теперь футболки мне не скоро понадобятся.

На полуострове Олимпик в северо-западной части штата Вашингтон есть городок под названием Форкс, почти постоянно укрытый облачной завесой. В этом ничем не примечательном городке дожди идут чаще, чем где-либо еще в США. Оттуда, из этого унылого сумрака, мать сбежала и увезла меня, когда мне было всего несколько месяцев от роду. Там же я был вынужден проводить целый месяц каждое лето, пока мне не исполнилось четырнадцать, а потом наконец выдвинул матери ультиматум, благодаря чему в последние три лета мой отец, Чарли, на две недели берет меня с собой в отпуск в Калифорнию.

Но как-то так получилось, что теперь я отбываю в ссылку в Форкс на целых полтора года, пока не окончу школу. Восемнадцать месяцев. Прямо как срок заключения. Восемнадцать месяцев тюряги. Когда я захлопнул дверцу машины, мне даже почудился лязг тюремной решетки.

Так, с мелодрамой чуток перестарался. У меня, как любит твердить мама, не в меру буйная фантазия. И потом, я же сам так решил. Сам отправил себя в ссылку.

Хотя не сказал бы, что от этого легче.

Я любил Финикс. Любил солнце, сухость и жару, и большой, привольно раскинувшийся город. А еще мне нравилось жить с матерью, там, где я был нужен.

– Тебе не обязательно уезжать, – в тысячный и последний раз сказала она перед тем, как я прошел пост Управления транспортной безопасности.

Мама говорит, нас с ней не отличить, так что я мог бы смотреться в нее, как в зеркало, когда бреюсь. Не совсем так, но на отца я точно не похож. У матери острый подбородок и пухлые губы, а у меня нет, но глаза у нас одинаковые. На ее лице они смотрятся по-детски, такие распахнутые, светло-голубые, потому и выглядит она как моя сестра, а не мать. Нам часто так говорят, и ей это нравится, хотя она и не подает виду. А на моем лице голубые глаза выглядят не такими уж юными и какими-то… неприкаянными.

Глядя в эти большие встревоженные глаза, так похожие на мои, я запаниковал. Я же заботился о матери всю свою жизнь. Нет, само собой, когда-то я носил памперсы, и тогда я, наверное, еще не занимался счетами, заполнением бумаг, готовкой и общим руководством, но тех времен я уже не помню.

Правильно ли я поступаю, бросая родную мать на произвол судьбы? Долгие месяцы, пока я шел к этому решению, оно казалось мне правильным. А теперь вдруг засомневался, и чем дальше, тем больше.